Абордаж
Шрифт:
— Может ему какой старый дать?
— Нет, а то сразу сообщит, что с ним случилось. Сначала договоримся.
— Так он ничего не говорит. Может наш язык не знает.
— Не исключено, может и не знает, но автопереводчика у меня здесь нет.
Старший и младший переговаривались между собой, а я так и сидел, прислушиваясь к своему телу. Вроде ничего не болит, даже чувство лёгкости во всём теле появилась. И недостаток кислорода не сказывался, пульс ровный, головокружения нет, координация движений и внимание не нарушено. Вот только надо что-то делать с этими…
Как только
Другая комната. Значительно меньше. Посередине ложемент, вроде такие я видел у анторсов, когда меня обучали языку, но с незначительным отличаем.
— Барбадоса вернаса баксан, — произнёс белиберду, указывая на ложемент.
— Да-да, как понимаю, знаешь, что это такое. Так что не волнуйся. Через полмихны 5 будешь понимать наш язык, тогда и поговорим. А ты сын, сообрази нам что поесть.
Последние слова инопланетянина я не понял, но страха, что меня усаживают в ложемент, не было. Проходили — знаем. А если я не ошибся, то знание языка мне пригодится. Главное не попасться на мелочах, и не сморозить чего такого, что не может быть в принципе в их представлении, но с другой стороны — корабль большой, не думаю, что кто-то один знает, что творится во всех секторах, уровнях и подуровнях. И если учесть, что за эти несколько часов или дней, уже сбился со счёта, повстречался с представителями как минимум трёх рас, то шанс не быть раскрытым у меня остаётся…
Шлем медленно поехал вверх. Различия во внешнем облике обучающей машины оказались более существенными в технологическом плане. Голова раскалывалась. Это не у анторсов учиться языку, хотя, принцип обучения был наверно схож, но после обучения анторскому я чувствовал себя хорошо, а сейчас…
— Как себя чувствуешь? Меня понимаешь?
— Понимаю, — ответил не ворочающимся языком. Сил просто не было, а голова раскалывалась и жутко захотелось есть.
— Пошли, тебе надо поесть. Медробот работал на пределе, а ещё в «Нсаок» пришлось усадить, теперь тебе надо нормально поесть. Организму нужна энергия, чтобы продолжилось восстановление. И, да, я рад, что ты не помер у меня в медблоке. Кстати, помнишь, что с тобой произошло?
— На меня наехала платформа. Я спокойно шёл, а меня сбили. Я упал и помню, что сильно ударился головой, — говорил нарочито медленно тщательно подбирал слова, имитируя заторможенность.
— Как тебя зовут, с какого ты сектора?
— Глен, — тут же выпалил я, но потом выдержал театральную паузу, — а с какого сектора — не помню.
— Если помнишь имя, то и всё остальное в скором времени вспомнишь. Присаживайся. Это мой сын Носаик. Это он тебя нашёл без сознания лежащим в восьмом секторе пятнадцатого уровня подуровня три. Это тебе ничего не говорит?
Я взглянул на молодого. Значит, это его сын. Но лицо-то знакомо. Вспомнились последние мгновения перед столкновением. Так это же он меня сбил…
— Нет. Не помню. Пока не помню.
— Ты не стесняйся, Глен.
— Спасибо, а где я? — задал вопрос, усевшись за накрытый стол. Молодой то и дело украдкой смотрел на меня. Ничего, пусть понервничает.
— Это резервный медблок. Сорок шестой сектор восемнадцатый уровень подуровень три. Я — Сомали Венс, медик корабля «Мастер-пилота Докаса Кунвасавы», в отставке, а в настоящее время смотритель всей этой богадельни. Ты не стесняйся, ешь.
— Спасибо, — поблагодарил ещё раз и потянулся за ёмкостью с напитком. Пить до сих пор хотелось, впрочем, как и есть. Желудок требовал пищи, но я осторожничал. Мало ли как мой — земной организм воспримет незнакомую пищу, — никогда здесь не бывал. Надо бы сообщить старшему, что здесь нахожусь, но где мой наладонник я не знаю.
— Наладонник?
— Да, — ответил, показывая пустое запястье левой руки.
— Он у вас так называется? — удивился молодой.
— Ещё коммуникатор, но наладонник как-то привычнее, — насторожился. Произнёс всего-то несколько фраз, а неизвестно почему заставил нервничать собеседников. Вот что значит неизвестная среда погружения. Полное отсутствие вводных данных. Хорошо хоть язык понимаю, но надо меньше говорить, а больше слушать.
— Ты военный? — теперь задал вопрос Сомали Венс.
— Почему об этом спрашиваете?
— Наладонником коммуникаторы называют военные из числа коханцев.
— Я не коханец, но часто приходилось с ними общаться, — за военного я не прокачу, на мне форма технического персонала, так что выдавать себя за военнослужащего бессмысленно. Тем более, кто такой коханец?!
— Так ты из тех, кто перешёл на их сторону один из первых?
Вот что ответить. И я многозначительно промолчал, цепляя ложкой какое-то блюдо из жестяной банки, мысленно молясь, чтобы не скрутило желудок.
— Сын, иди проверь выключено оборудование или нет.
Молодой поднялся и бросая на меня осторожные взгляды вышел. Пауза затягивалась, я осторожно ел, тщательно прожёвывая пищу, а Сомали Венс смотрел на меня, изредка прикладываясь к ёмкости.
— Ты…
— Это твой сын меня сбил? — перебил начавшего говорить. Не хотелось вновь попасть впросак и пришлось идти в словесную атаку.
— Да, — собеседник нехотя согласился, — значит ты не всё забыл?
— Не всё, но многое не помню. Я так и не вспомнил, с какого я сектора, помню только, что получил наряд на проверку оборудования, вот и всё. Я даже боюсь представить, что не смогу больше работать так, как работал раньше, ведь я не помню толком чем занимался.
— Навыки вернутся. Не сомневайся. Такое бывало, из опыта знаю. Я ведь говорил, что служил медиком на корабле, так что такого насмотрелся, мало не покажется…
Собеседник говорил какую-то откровенную чушь. С его слов выходило, что он практически с оторванной головой возвращал к жизни и потом они продолжали служить. Я не сдержался и хмыкнул, отставив тарелку. Вроде первый голод утолил, а переедать не хотелось.
— Мне нужен коммуникатор с планом станции, чтоб я смог добраться до своих. Кстати, мой, как понял, сломался?