Абориген
Шрифт:
Когда шериф закончил дозволенные речи, ему готовы были аплодировать. Была половина одиннадцатого.
Потом судья спросил Игната, признаёт ли тот себя виновным. Игнат (в белом отглаженном костюме и с галстуком-шнурочком у горла) встал и твёрдо сказал, что не признаёт. Судья спросил меня, нет ли у поверенного уточнений по поводу позиции его подзащитного. Мне хотелось заявить, что «невиновен при смягчающих обстоятельствах», но я не стал выдрючиваться. Уточнений к позиции Игната у меня не было.
А потом я увидел Кумико. Она тихонько пробиралась
Потом она нахмурилась и полезла в карман. Достала какой-то конверт. Посмотрела на него, высоко подняв брови. Конверт был направлен ко мне ребром, и я не мог прочесть, что на нём написано. А Кумико закусила губу, снова спрятала конверт – теперь уже во внутренний карман – и огляделась по сторонам.
И легонько, почти незаметно для других, кивнула мне.
Судья вызвал Шамиля Ивановича – дать оценку доказательствам обвинения. Он вышел, неторопливо разложил бумаги, обвёл взглядом зрителей, сидящих и стоящих, нацепил очки, приготовился начать читать – и вдруг нахмурился, к чему-то прислушиваясь…
Я уже говорил, что у меня слух не очень? Поэтому шум винтов я услышал позже, чем он, и даже не успел повернуть голову. Поэтому видел всё, что произошло на помосте, и ничего, что происходило на площади и позади неё.
Так вот: я увидел, как ровно посередине груди Игната, как раз над верхней пуговицей пиджака, образовалась маленькая чёрная дырочка, и Игнат вздрогнул всем телом, а потом встал и опёрся о барьер – и так, опираясь и перебирая руками, обошёл барьер, легко отстранил растерявшегося пристава и стал спускаться к Кумико – по трём ступенькам помоста…
Ещё одна пуля ударила его в бок, но он этого уже не заметил.
57
Знаете, как это – умирать? Я расскажу.
На самом деле это очень просто. Вспомните, вы наверняка перебирали на вечеринке и под конец, хватив по неосторожности какого-то другого напитка или коктейля, вдруг чувствовали, что начинаете стремительно пьянеть, выходили на свежий воздух, под дождь, в надежде освежиться – и этот свежий, так его и перетак, воздух оказывался последней каплей, на несколько секунд вы трезвели, как от нашатыря, – или вам казалось, что вы трезвеете, что несущественно, – и вы начинали спускаться на лужайку, и вот тут тело вдруг отказывалось служить, нога подгибалась в колене, вы падали, не ощущая ни удара о ступеньку, ни сырости травы, пытались подняться, вас валило набок, земля накренялась, накренялась, это было даже забавно, хотя и жутковато, приходилось хвататься за траву, чтобы не соскользнуть куда-то, потом вы видели склонившиеся лица, обычно перевёрнутые, а потому очень смешные, и улыбались им, и пытались объяснить, как это смешно, но очень хотелось спать, и скоро всё кончалось.
Так вот, смерть – это то же самое, только на
«Того света» тоже нет. И света в конце туннеля, и пения ангелов. Бывает мерцание в глазах и шум в ушах. Всё.
58
Игнат улыбнулся нам – наверное, мы казались ему очень забавными, такие встревоженные, – и сказал мне отчётливо: «Позаботься о Кумико». Потом изо рта его хлынула волной кровь. Но почти сразу же остановилась.
59
И только потом я повернулся и посмотрел на вертолёт. Это был обычный «Крауф», небольшой грузовичок. Номера закрывал большой яркий стикер с изображением друкка, обнявшего апельсин. В вертолёте сидели двое: один на месте пилота, лица его я не видел, только затылок, ухо и часть щеки. Другой, с повязанным вокруг головы шарфом, стоял на колене в проёме бокового люка и держал за цевьё винтовку, опустив ствол вниз. Винтовку я не опознал – вероятно, она была того же «кустарного производства», что и найденная у Игната в сейфе. Тем более что звука выстрела не было…
У стрелка из-под шарфа виднелась часть височного тату: задняя нога и хвост ящерицы Стерлинга – живущей на южных островах рептилии, которая ядовитым плевком сбивает мелких крылатых тварей с десятиметровой дистанции. Для человека её плевок не опасен, просто неприятен. Я ещё никогда не встречал такого тату.
Через несколько секунд вертолёт исчез за островерхими красными крышами окружающих домов. И только тогда собравшиеся зашумели.
60
Я тихо сказал Кумико:
– Спрячься. Спрячься так, чтобы не нашли.
Она кивнула. Наверное, сразу всё поняла. Это я ещё не всё понял, просто печёнкой почувствовал. А она – наверняка поняла. Она очень умная. И просто железная иногда. Она снова кивнула – но кажется, уже не мне, а себе самой, – закрыла отцу глаза, подержала ладонь на его лбу – только один раз её пальцы вздрогнули, наверное, в тот момент, когда Игнат окончательно перестал быть, – и мгновенно исчезла.
Я остался около мёртвого. Начиналась дурная суета. Судебные приставы на нас натыкались, как будто ничего не видя перед собой. Неслись дальше.
Потом я заметил Гагарина. Он потерянно стоял в проходе, не делая попыток подойти. Но и не исчезал, что по уму следовало бы сделать…
Сначала площадь окружили люди шерифа, поцы и дружинники. А минут через десять три десантных катера опустились на ближайших к судебной площади перекрёстках. Я тупо смотрел, как из них выскакивают и разбегаются по сторонам солдаты в серебристо-серых «ящерах», пока что дезактивированных…
Ну, что ж. Молодцы. И шериф молодец, подумал то же, что и я: стреляли, скорее всего, из окна или с крыши, а вертолёт – нарочитый ложный след. Ну и заодно – демонстрация серыми предельной наглости и полной безнаказанности.