Аборигены Прерии
Шрифт:
– Да ну, на фиг. Неправильно это, что чувак все под себя заграбастал и ни с кем не делится.
– И чем же ему с тобой поделиться? Хочешь вместо него полосатого амфициона голыми руками уложить? А кто мешает? Или с саблезубом покорешиться невтерпеж? Ну, так известно ведь, где они обитают. Отправляйся хоть сейчас. Или чем еще поделиться?
– Дурак ты, Симка, и не лечишься. Разве смелость нужна правителю? Дурная, кстати. Да кто нормальный станет зверюгу умертвлять деревянными палочками, втыкая их ей в глаза?! Не герой нам у власти требуется, а мудрый опытный человек, чтобы глупостей не натворил.
–
Некоторое время было тихо, а потом Воха протянул:
– Да не… Это я так, вообще.
– А если вообще, то иди второй муфель разгружай. Закончился в нем режим.
Что же, коли «предъявы» не прозвучало, значит, ничего ужасного он к этому моменту еще не учинил. И не упустил. Пора действовать, как замыслил.
Вечером Степа наконец-то решился подписать и опубликовать указ о тарифах на энергоносители. Давненько готовил – там ведь много значений для разных условий, и нельзя ничего напутать – и наконец, понял: пора. А вот налоги – с прибыли и подоходный – отменять пока не решился. Не так быстро нарастали обороты, как он надеялся. Не собиралось от них избыточных средств. А тут еще военные подали заявку на финансирование работ в области совершенствования ракет класса «земля – орбита». Надо разбираться. И раны болят. А Делка, коварная, каждый вечер его дразнит, ну и потом… и чего она вдруг так разохотилась до этого самого?
Историю с амфиционом в полной версии поведала Изольда. Она только вышла немного поохотиться, а тут хищник. На ровном месте от него можно и не уйти, да и вести его на хвосте к человеческому жилью – не дело. Вот она и забралась на дерево. Полосатик – не любитель лазить на верхотуру, а кошечка еще и два сучка зубами заточила, чтобы было чем встретить, если тварь попробует до нее добраться. Они с Шурочкой не только языком занимались, но и с предметами тренировались обращаться, так что ослепить зверюгу ударами сверху вниз у нее бы получилось.
Но тут как раз Степан прикатил на скутере, и пришлось бросаться на выручку. Хорошо, что амфицион отвлекся на человека, и она без помех засадила оба сучка в глазницы, причем второй – глубоко…Обеими лапами навалилась. Не иначе как до самого мозга дошло острие. Вот, собственно, и вся история. Потом услышала, что вертушка садится, и помчалась за людьми.
А парню досталось лапами. Кроваво, но не смертельно. До той остроты, какая бывает у настоящих кошачьих, когти этих бегунов не дотягивали, не столько резали, сколько драли. Потому и раны получились относительно неглубокими.
Интересней оказалась история кормления котенка женской грудью. Когда дочка Наташка начала ползать, еще не в полную силу, а волоча живот, то тут для нее началось общение с котенком, подвижность которого в этот период была заметно выше – он ведь к передвижению на четырех конечностях самой природой приспособлен. Шурочка сшила для обеих персон варежки, чтобы они друг другу ногтями в глаза не угодили, и пустила малышей ползать. Самым удобным местом для этого оказался вольер Изольды. Там деревянный пол и кругом решетки – нет риска, что опрокинут что-нибудь на себя или заползут, куда не надо.
А потом выяснилось, что дочка не упускает случая подкрепиться вместе со своей четверолапой
Заодно выяснилась такая особенность – котята сосут молоко примерно лет до двух, а их матери кормят и своих, и других малышей стаи и по очереди отлучаются на охоту.
Малыши, человеческий и звериный, занятые друг другом, давали мамам немного времени на дела, но и постоянно находиться в вольере не соглашались. Если Нюрочка делала это молча, то Наташка сотрясала своими возмущенными воплями все окрестности. Бывало – соседи сбегались или случайный прохожий заглядывал, выяснить причину такого глубокого горя.
Когда малыши оказывались на дворе – тут уж обе мамы, и человек, и кошка, были в состоянии взведенной пружины. С одной стороны, крупные крылатые хищники со стороны океана могут залететь, а им что ребенок, что котенок все едино – добыча. С другой – Шурочка была далеко не твердо убеждена в полезности для Наташкиного организма земли, травы и других предметов, встречающихся на пути. Все ведь пробуется на язык! Изольда к исследованиям Нюрочки относилась спокойней.
В доме же детишки подобны постоянному стихийному бедствию. Нельзя сказать, что ребенок умышленно поступает дурно. Дело в том, что он поступает всегда. Всегда в действии, в свершениях, результаты которых находятся во всем диапазоне значений. От позитива – попросился на горшок, хорошо поел, ползает, двигая кубики. Через нейтраль – сел, повернулся, что-то просит. До негатива – оторвал, уронил, разлил. Но при общем огромном количестве непрерывно производимых воздействий на окружающую среду счет проказам превышает любые мыслимые пределы. Естественно, два события – пропал из виду и затих, если они совмещались по времени, однозначно воспринимались обеими матерями как сигнал тревоги.
Глядя на это, Делка всегда, когда они со Степаном бывали у Саньков, менялась в лице.
Тоже хочет чадоньку завести – к гадалке не ходи. Вот откуда у нее такой интерес к процессу размножения.
Вечером второго дня после ранения к Степану и Делле пришла Яга.
– Чего это ты, внученька, мужика недолеченного из больницы вытащила? Там как-никак режим и процедуры для ускоренного заживания.
– Ага, и санитарки бедовые. Нет уж, пусть он службу служит и работу работает, а не лежит одинокий и несчастный там, где его жалеют.
– Ярново отродье ты, Делка, что с тебя взять! А ведь и посочувствовать иной раз человеку нужно.
– Дудки ему. Нечего, нечего! А то закрепится в сознании связь: сделаешь глупость – тебя пожалеют. Он еще молодой, быстро все схватывает.
До Степы не в один момент дошло, что женщины продолжают обсуждение вопроса, в котором давно уже и надежно не сошлись во мнениях. Еще, наверное, в те поры, когда жена его жила у деда и была маленькой девочкой. И вечно шпыняемая суровым своим воспитателем, не чувствовала себя несчастной, не принимала сочувствия доброй женщины.