Абраша
Шрифт:
– Может, поэтому и расстреляли?
– Может быть, Александр Николаевич, и поэтому, но не к тому веду. Ожесточился ли я? Извините, разгорячился… Да, пейте вы чай!.. А сейчас абсолютно трезво скажу: нет, я не увидел в наших органах своих врагов, хотя, поверьте, своего отца я любил и люблю больше жизни. Люблю и горжусь. А эту сволочь с ромбами или в погонах НКВД, которая его сдавала, ненавижу. Высшая справедливость существует, и большая часть из них расстреляна, но я всё равно их ненавижу. Но не органы. Не власть. Не партию. Кстати, хотите, я назову пару имен тех негодяев, кто на моего отца писал бредовые доносы и, глядя ему в глаза, потом их подтверждал?
– Не интересуюсь.
– А вы уж потерпите. Я же терплю ваше «мне нечего сказать, мне нечего сказать», как баран заладил одно и то же. Извините. Так вот. Фамилии хотя бы двоих были: старший лейтенант государственной безопасности Шульман Григорий Моисеевич и майор государственной
– Бориса. Но не по прямой линии, касательно, так сказать.
– «Лифляндского». Который, коль не ошибаюсь, в Юрьевском университете профессорствовал…
– А вы знатно подготовились, гражданин следователь.
– Как приятно, наконец, слышать ваш голос. Да, не скрою, я готовился. Это – удовольствие знакомиться с таким знатным, древним родом, с такой фамилией. Трудно, конечно, труднее, чем зубы выбивать, но интереснее и приятнее. Хотя выбивать я тоже умею. Нет, нет, к вам это не относится, у нас с вами беседа по душам, не ухмыляйтесь, не под протокол. Просто понять я хочу, как вы – потомственный дворянин, носитель древней фамилии…
– То есть ваш классовый враг!
– Заметьте: если бы вы перебили другого следователя, то уже давно превратились бы в мычащий кусок кровавого мяса… Хотите еще чаю? Вы правы – классовый враг. Но главное всё же не это, а то, что мы русские люди, и у нас одна Родина, и мы ее любим, любим по-разному, по-своему, но любим, и вы любите, я в этом не сомневаюсь. И мы, несмотря на разницу происхождения, люди одной культуры – Толстого, Чехова, Пушкина. Да и происхождение не такое уж разное. Ваши предки наукой занимались: физической географией в Юрьеве или филологией-славистикой, как самый знаменитый представитель вашей фамилии. Мой же прадед был поп-расстрига, а дед – мелким торговцем чаем. Еще чаю?
– Нет, сыт. Спасибо.
– Пожалуйста. Так что и ваши кровь из народа не пили, и мои не были забитым плебсом. И вы, и мы кормили: вы – духовно, мы – физически – чаёк все любят. А? Так что не враги мы, Александр Николаевич. Не друзья, конечно, но и не враги. И не смотрите вы на меня исподлобья. Так объясните мне, грешному, почему вы, русский человек, неглупый, с корнями…
– Спасибо.
– Пожалуйста. С корнями, уходящими в русскую историю и культуру, вы постоянно защищаете этих сионистов. Причем не простых советских людей еврейской национальности. Это правильно. Мы все – интернационалисты и антисемитизм нам чужд. У меня есть друзья евреи – очень приличные люди: и профессор, и врачи, есть даже лауреат конкурса скрипачей – чудный мальчик. Но сионизм – это наш враг, как враг этих наших друзей-евреев, это попытка расколоть общество, это диверсия: оторвать людей от их почвы, от Родины. И вообще – все эти разговоры об их Боге, об их обычаях – диких, кстати, для нормального человека, об их якобы «избранности», об их четырехтысячной истории – мы знаем ваши высказывания о непобедимости этих еврейчиков, об их геройстве… Постойте, вот, вот тут: в апреле, прямо перед Первым мая, Пасху вы справляли… Да не бойтесь: это ваше право тихо, по-домашнему… Так вот, Пасху вы справляли и говорили, что евреев Героев Советского Союза в процентном отношении больше, чем в других нациях. Да что вы на меня так смотрите! Мы всё знаем, что, когда, где вы говорили. Работа такая. Так дело не в том, так это или не так. А дело в том, что не поленились вы, подсчитали, задумались. Мыслями своими поделились. Пока, правда, в тесном кругу, а потом?.. Не сомневайтесь: зря мы здесь никого не держим. Мы, простите за откровенность, всё знаем, – так, это чья непобедимость? – непобедимость людей, которые, как бараны шли в печи крематориев, которых гнали на убой и никто не кинулся на охрану, не попытался убить хотя бы одного фашиста, даже не крикнул в лицо убийцам слова проклятья, как это делали наши партизаны, – эти жалкие пейсатые – непобедимы? Они и воевать-то толком не умеют!
– Это евреи-то не умеют?
– Шестидневная война не пример. Повезло им с американским оружием и нашими бывшими героями войны – там же генералы почти все нашу школу прошли, начиная с их одноглазого Даяна!
– А слова де Голля вам известны?
– ?
– После Победы генерал, не отличавшийся большой симпатией к этой нации, вынужден был признать, что «синагога дала французскому Сопротивлению больше героев, чем католическая церковь».
– Ну, французы в ту войну отличились особым коллаборационизмом,
– Согласен.
– Слава Богу! Наконец. Во-вторых, же это – исключение.
– А восстание в варшавском гетто, когда почти безоружные парни, женщины, мужчины, старики, студенты-атеисты и ультраортодоксы, вооруженные камнями, палками, несколькими винтовками и пистолетами, притянули самые мощные силы гитлеровцев, уничтожили больше 15 тысяч немцев плюс батальон украинских и латышских эсэсовцев, и более месяца вели невиданное по трагизму, обреченности и героизму сражение, то есть сопротивлялись дольше, чем вся Польша или великая Франция. Девизом этого уникального в истории по трагизму, героизму и обреченности восстания были слова: « Из нас никто не выживет. Мы хотим спасти честь нации» . – И спасли, заплатив огромную цену: погибли 7 тысяч человек и 6 тысяч сгорели заживо?.. Хорошо, не будем о сегодняшнем, это вас раздражает, гражданин следователь.
– Наоборот, я рад слышать ваш голос. Говорите, говорите…
– А Великая Иудейская война!
– Так уж и Великая!?
– Великая, Великая. Мы плохо представляем, что такое эта Иудейская война. Для сравнения: армия Александра Македонского насчитывала чуть более 30 тысяч воинов, и с этой армией он завоевал полмира и основал огромную Империю. Юлию Цезарю понадобилось 25 тысяч воинов для завоевания Галлии и Британии. Ганнибал имел 50-тысячное войско, с которым он перешел Альпы, чтобы воевать Рим. Теперь сравните: у Тита же было более 80 тысяч отборного воинства, с которым он осадил Иерусалим. 70 тысяч пехоты, 10 тысяч кавалерии, тысяча осадных орудий, плюс вспомогательные, инженерно-строительные части и пр. А противостояли ему около 23 тысяч иудеев: 10 тысяч воинов под командованием Шимона бен Гиоры, 6 тысяч под командованием Иоханана Гисхальского, 5 тысяч идуменян и две с половинной тысячи зелотов. И долго не решался Тит – при таком-то превосходстве сил – штурмовать крепость, а когда пошел на штурм, потерпел поражение: две недели осадные орудия долбили стены, пробив пролом, пошли в рукопашную и две недели – две недели, вдумайтесь, шла эта рукопашная битва – мясорубка, в результате которой евреи вытеснили из города гордых своей непобедимостью римлян. Только установив абсолютную блокаду, лишив противника пищи и воды и продержав эту блокаду год – целый год, четвертый год страшной войны, держались защитники Иерусалима, – и, главное, воспользовавшись внутренней кровавой распрей между зелотами и фарисеями, а затем между тремя ветвями внутри самих зелотов – «ревнителей», – только тогда смогли войска Тита взять штурмом этот полувымерший от голода город. Естественно, что после четырех лет унизительных поражений, издевательств евреев над римскими штандартами с орлами, победители «отыгрались». Как писал Тацит, римляне превращают в пустыню отвоеванные земли и называют это умиротворением. Тит «умиротворил» Иерусалим, бросая в огонь младенцев, насилуя женщин, швыряя со стен священнослужителей и зелотов, загубив остальных после триумфального шествия в Риме – скормив на арене львам, сбрасывая с Тарпейской скалы и т. д. Типичное умиротворение, применяемое к любому поверженному противнику. А Иудейская война – одна из самых кровопролитных войн Древнего мира. Она соотносима лишь с мировыми войнами двадцатого века, сражение же за Иерусалим – с битвой на Курской дуге. Или восстание Бар-Кохбы, когда 35-тысячная отборная армия лучшего полководца Адриана – Юлия Севера – потерпела унизительное поражение от численно уступавшего ей ополчения Бар-Кохбы. Тогда, естественно, римская машина сокрушала всё на своем пути ради достижения военной победы. И Второй Храм был разрушен Титом, и Север, может, впервые в истории применил тактику «выжженной земли», уничтожая всё на своем пути – людей – от детей до стариков и женщин, – домашний скот, постройки, посевы. Но не сломили всё же нацию. Не уничтожили уникальную цивилизацию.
– Целую лекцию прослушал. Спасибо. Просветили. Эрудированный вы человек… слишком даже…
– А вы – «пейсатые», немцев убоялись… Кого вы оправдываете?
– Да не собираюсь я, упаси Господи, оправдывать гитлеровцев. Но, согласитесь, кому вы отдаете свое сердце. И вообще, все эти ваши разговоры об их Боге, о нашем Боге, о…
– Так Бог, он один, гражданин начальник.
– Хорошо, не перебивайте, о Боге, о Христе, которого, кстати, ваши «избранные и непобедимые» распяли…
– Кто?
– Кто, кто – евреи, конечно.
– Кого?
– Ну что вы дурочку валяете!
– Простите великодушно, но евреи не могли Христа распять.
– Это почему?
– Не было у них такого вида казни. Всю свою историю, как бы вам это ни нравилось, никогда, слышите, никогда евреи никого не распинали и не требовали распять. Наоборот. Евреи выступали против распятия римлянами христиан. Вспомните, хотя вы, наверное, не читали, «Деяния Апостолов» – там, где рабби Гамлиэль – фарисейский, кстати, раввин, осуждает преследования христиан Римом.