Абрикосовый мальчик
Шрифт:
Когда безденежье добралось и до учителей, Клавочка, потерпев с год без зарплаты, решила вопреки родительскому нежеланию поискать счастья в Москве.
Взяв адрес далекой родственницы – двоюродной сестры отца, она отправилась в столицу. Рассудила так: «Если в консерваторию не попаду, может, хоть на работу по специальности устроюсь. Столица все-таки! Буду пробовать на следующий год. Все равно поступлю! Под лежачий камень вода не течет!»
Родственница оказалась не богатой, но практичной женщиной. К счастью, проживала она в центре, в старом доме, совсем недалеко от консерватории.
– Нет, – широко раскрыв свои огромные серые глаза, замотала головой Клавочка. – Что вы такое говорите? Ведь это консерватория! Там нужен только талант!
– Как же! В Москве сейчас, когда все кувырком, без блата даже хлеба в булочной не купишь!
Умудренная жизненным опытом тетка судачила о планах племянницы с кумушками на скамейке во дворе.
– Неизбалованная девочка, наивная, думает, ее в консерватории так и ждут! А ведь у нас все по блату, все по блату, – кудахтала она.
Кумушки согласно кивали, поддакивая соседке.
– В консерваторию, говоришь? – вдруг встрепенувшись, спросила одна из подружек тетки. – Это здание за углом, с памятником во дворе? Так у меня же там блат – сватья гардеробщицей всю жизнь работает.
– Может, покажет девочку кому надо? Я уж перед тобой в долгу не останусь, – обрадовалась двоюродная тетя Клавочки. – Если что, подсоблю, окна помою или в очереди постою, тебя ведь ноги совсем уже не носят. Ты вон какая слабая. Девчонку больно жаль. Она такая чистая!
– Да Бог с тобой, какой долг? И сама вижу, девочка скромная, не то что моя внучка-оторва. Курит, парней без матери приводит, и скажу вам по секрету, что выдумала: на пупок кольцо какое-то повесила. Я ей говорю: «Срам-то какой! Кому ж ты его показывать собралась?» А она мне отвечает: «Кому надо, тому и покажу». Во как теперь! Ни «здрасьте» тебе, ни «до свидания» не скажет. А твоя, как только завидит, что я ковыляю, тут же спрашивает: «Может, вам сумку поднести, тяжелая ведь?» Такой и помочь не грех. А то ведь, бедная, пропадет тут!
Посоветовавшись со сватьей (а та оказалась пронырливой бабой, все ходы и выходы знала, договорилась с кем надо), назначила день собеседования. Кумушки всем двором снаряжали девушку.
Когда взволнованная Клавочка, одетая в скромное темное платьице, с нотной папкой в руках вышла во двор, тетки, оглядев ее со всех сторон, постановили, что в таком виде не стыдно хоть куда: «Ни брюха оголенного, ни размалеванной морды!»
– А реснички можно было бы подкрасить, – возникла было одна из теток, – уж больно они белесые у тебя!
На нее зашикали так громко, что она отступила.
– Может, платьишко надо подлинней, – предположила другая.
– У нее и так не короткое, – возразила двоюродная тетка, – коленки прикрывает, и ладно. Девки сейчас все в брюках, задницу обтягивают, или в юбках до пупа.
– Да не об этом я толкую, – настаивала на своем советчица. – Вот те музыкантши, что на пианине играют, у них платья в пол. Может, мода такая в их консерватории, чтобы черное и в пол? Сама по телевизору видела.
– Это только когда они концертируют, –
– А-а, – понимающе закивали женщины.
– Ты волосы-то заколкой подколи, что они у тебя все на глаза лезут? – последние наставления в дорогу давала сестра отца.
Непослушные светлые прядки то и дело спадали на глаза Клавочки. Она и сама сердилась на них за это. Послюнявив пальцы, она прилепила их ко лбу.
– Ну, с Богом. – Тетки дружно перекрестили Клавочку и проводили до самых ворот. А та, что взялась оказать протекцию, завела в само здание и просеменила аж до самого гардероба.
– Вот, – подвела она девушку к своей родственнице, – Клавдия, про которую я тебе говорила.
– Так, – оглядев Клавочку с головы до ног и оставшись довольной, протянула гардеробщица и, обращаясь к девушке, добавила: – Ты посиди тут, в гардеробе, вместо меня, я мигом, начальницу приведу. А ты ступай себе, ступай, все будет хорошо. – Она похлопала родственницу по плечу и припустилась вверх по лестнице.
Музыкальный храм и люди, которые изредка появлялись в холле, – все это вызвало в душе девушки неподдельный трепет.
– Поднимайся сюда, – позвала гардеробщица с широкого лестничного пролета Клавдию, – иди за мной.
Девушка мигом взлетела по лестнице вверх, промчалась по коридору вслед за шустрой теткой и оказалась в просторном кабинете, где на стенах висели портреты выдающихся музыкантов: Чайковского, Бетховена, Глинки, Римского-Корсакова.
За широким письменным столом сидела строгая седая женщина в очках.
– Иди, тетя Паша, – отправила она гардеробщицу, – мы сами с девушкой разберемся. Ну-с, как тебя звать? Где жила, кем работала, есть ли трудовая книжка?
Вопросы сыпались один за другим. О музыкальном образовании и вообще желании Клавы учиться музыке начальственного вида дама даже не поинтересовалась.
– Ну хорошо, – после тщательных расспросов заключила она, – ты тут, Клавдия, погуляй пока по коридорам, можешь в аудитории заглянуть, и приходи... – Она посмотрела на часы и, прикинув что-то, добавила: – Этак минут через тридцать, я тебя кое-кому собираюсь представить.
Когда Клавочка выскочила из кабинета важной дамы, сердце выпрыгивало у нее из груди. Она не помнила, как прошли эти тридцать минут, звуки музыки и пения, доносившиеся из-за закрытых дверей аудиторий, добавляли эйфорию в ее и без того радостное состояние души: она в Московской консерватории, ее выслушали, ее примут, ее непременно примут учиться, и тогда она выполнит то, что мысленно пообещала много лет назад самому красивому человеку на земле!
Мимо нее проходили солидные люди, пробегали молодые студенты, но ничего этого Клавочка не замечала.
– Где ты там бродишь? – пришлепала за ней тетя Паша. – Тебя обыскались, быстрей заходи. – Она схватила растерянную Клавочку за рукав и впихнула в знакомый кабинет.
Теперь кроме строгой женщины, что с пристрастием допрашивала ее, здесь сидела еще одна. Высокая, сухощавая, с длинной шеей и очень прямой спиной, она кого-то напоминала Клавочке, но от волнения память девочки рассыпалась на куски.