Абсолютная гарантия
Шрифт:
Руттен смотрел на Дорна довольно оторопело.
– Я... – возмущенно произнес он, – Я уж и не знаю, как назвать вашу выходку... Прежде всего, о каком сотрудничестве с Дмитрием Шаленым может теперь идти речь?! Да, я дал согласие на невыдачу этого взломщика, хотя и был изначально против этого. На Квесте по нему тюрьма плачет, но Квесте мы его не выдали. Мы его даже не содержали под арестом. И каков же результат? Он – он, а не мы – нарушил нашу договоренность и, фигурально выражаясь, «расписался» в этом на вашей физиономии...
– Простите, инспектор, но делать такое заключение еще рано! – запальчиво возразил Дорн. – Кроме того,
– Знаете... – развел руками инспектор. – Вы удивляете меня сверх всякой меры. Что до юридической автономии, то вам лучше меня должно быть известно, что она не распространяется на прямые распоряжения Федерального Директората. – Руттен встал из-за стола и прошелся взад-вперед по тесноватому кабинету. – Поистине не понимаю, – пожал он плечами, – причину вашей... э-э... симпатии к этому уголовнику. Но, принимая ее во внимание, попрошу вас учесть, что мы сдаем его не для предания суду и не для немедленного заточения. Этот человек интересует научные и военные круги Федерации главным образом в связи с его участием в экипаже того самого звездолета Предтечей, о котором...
– Ничего хорошего ни ему, ни его друзьям по экипажу от этих кругов не перепадет, – возразил Дорн. – Кроме того, речь идет не о том, что ждет Шаленого после выдачи его федералам, а о цене нашего слова. Я повторяю свою просьбу – мне необходимо написать...
Физиономия Руттена побагровела.
– Свое вздорное заявление вы напишете после того, как посадите потерянного вами арестанта за решетку! – резко отрубил он, – А сейчас извольте исполнять свои обязанности! Вы ведь, кажется, были недовольны, что я вас задержал на пару минут?
– Да, мы очень торопимся... – признал Роше, поднимаясь со стула. – Нас ждет вертолет.
Он было уж повернулся к двери, но вовремя вспомнил про свою шляпу. Подхватив ее со стола, он описал своим головным убором некую кривую, означавшую прощальный жест.
Дорн ограничился тем, что отчеканил «Честь имею!» и отвесил шефу короткий поклон-кивок.
Руттен некоторое время смотрел на захлопнувшуюся за Роше и Дорном дверь. Потом он покачал головой, вздохнул и, усаживаясь за стол, пробормотал себе под нос:
– Не знаю, в чем тут хитрость, но если федералы получат своего Шишела, то я, наверное, стану Папой Римским...
На «Снежной» царила тишина. Напряженная, полная ожидания тишина. Закат давно миновал, и теперь только разноцветные луны Террановы лили свой тусклый свет на снежные склоны окрест.
Шишел нервно листал свою потертую гадальную книгу. На этот раз неведомый биограф двух непримиримых спорщиков поведал ему:
«Частенько неожиданности – и чаще всего неприятные – поджидали обоих небезразличных мне учителей жизни на путях их судеб. На что каждый из них имел свою точку зрения. «Неожиданность, – говорил бывало добродетельный Бонни, – есть напоминание Господне о нашей невнимательности к окружающему нас бытию. Ибо для невнимательного раба божия и наступление после лета дождливой осени бывает неожиданным, а для человека, внимательного к тем приметам, что посылает нам Судьба, и лихой разбойный налет бывает предначертан, ожидаем и встречен должным отпором».
На что злобный Грогги всякий раз возражал: «Лишь то в нашей жизни благо, что явлено нам неожиданно, ибо если все, что посылает тебе
«Вот только неожиданностей нам и не хватает», – зло пробормотал Шаленый.
– Если можно, – прошипел ему Гай, – не шуршите бумагой. И не шлепайте губами, когда читаете...
– Время-то подходит, – еле слышно проговорил Шишел, глянув на часы. – Где ж его черти носят?.. И вдруг замер.
– Ти-ха! – прошипел он.
Снаружи – с пологой лестницы, ведущей на занесенную снегом танцевальную площадку, – отчетливо слышались уверенные шаги.
– Отступаем в подсобку, – все так же шепотом распорядился Шишел. – А там посмотрим.
Смотреть-то как раз и не приходилось. Из приоткрытой двери кладовой не было видно ровным счетом ничего, кроме царившего в кухонном блоке полумрака. Точнее мрака. Почти полного.
Прошелестела открывшаяся дверь ресторана. Вошедший не спеша прошел по залу и направился именно на кухню. Звякнул чем-то пару раз и – судя по произведенному звуку – присел в кресло шеф-повара. Снова наступила тишина.
Шишел прикидывал в уме – ждать ли дальнейшего развития событий, или, не мудрствуя лукаво, повязать и допросить спутавшего ему все карты типа – благо он теперь под рукой.
Гай прислушивался к тишине. Ему показалось, что из внешнего мира в их убежище все-таки просачивается какой-то звук. И звук этот, похоже, приближался. Потом стих.
Но тишина была недолгой.
Что-то брякнуло в зале. Что-то зашуршало...
«На Копперхеда не похоже, – прикинул в уме Гай. – Коппер бесшумен, как барс. А это крыса какая-нибудь Или нетопырь здешний... Но так или иначе, ожидание вроде кончилось».
Да, ожидание кончилось. Вовсе не крыса и не случайно залетевший киликили шебуршился в зале. Это был Додо. Тщательно старавшийся не прихрамывать и не постанывать, накачанный анальгетиками, транквилизаторами и психоэлеваторами, одетый в новый – снова немыслимой раскраски – пиджак и повязавший новый – снова от руки расписанный – галстук старина Додо. Свой «фольксваген» он оставил на стоянке «Клуба альпинистов», метрах в трехстах ниже «Снежной», отделенной от него невысоким скалистым гребнем, а к месту встречи прибыл на взятом для этой цели напрокат почти бесшумном мини-снегоходе, смахивавшем больше на детский самокат.
Перед выросшей громадой пустого здания он спрыгнул с этого хлипкого механизма и огляделся по сторонам. Потом, проваливаясь по колено в снег, поспешил к приоткрытой двери, предназначенной для технического персонала. Поднимаясь по крутым резервным лестницам на крышу здания, он шел все медленнее и медленнее. Предстоящая встреча с Копперхедом не была безопасной затеей. А то обстоятельство, что на месте действия мог возникнуть еще и Шишел, превращало нервы Додо в натянутые струны. Поэтому, пробравшись наконец на условленное место встречи – в зал верхнего ресторана, он стал нервически неуклюж и суетлив. Зацепился за столик, смахнул с полки статую бога Пестрой Веры, споткнулся на ровном месте и наконец забился в подходящее – почти невидимое в темноте – кресло и впал в полное неопределенности ожидание.