Абсолютное программирование
Шрифт:
Кончилось все тем, что Виталя разом оборвал смех, перевесился через балюстраду, и его вывернуло прямо на свеже-зеленую кровлю, отремонтированную не так давно за наш счет в обмен на право прирезать ротонду к территории офиса. Потом он пьяным движением развязал свой дорогущий галстук, аккуратно вытер им рот, и выкинул галстук в провал двора. Тут-то я окончательно убедился, что Виталя здорово перебрал, и ему тоже хватит. В трезвом виде он славился патологической чистоплотностью. Я прекрасно помню взбучку, которую он устроил нашим курильщикам, когда те однажды повадились соревноваться, чей бычок улетит дальше.
Виталя еще раз заглянул за балюстраду, удовлетворенно изучил недавнее содержимое своего желудка, и произнес:
– Фигня, щас дождем смоет.
И сразу налетел ветер. Вернее, сначала стал слышен нарастающий гул, как будто где-то рванул ядерный боеприпас,
– Ну, я ж говорю – смоет, – резюмировал Виталий неожиданно спокойным голосом.
В приемной было сумеречно, тепло и уютно. Толстые коммунистические стены и тройной капиталистический стеклопакет разом отрезали нас от сорвавшейся с цепи стихии. Вся братия, с полудня поенная и кормленная по случаю юбилея, давно уже расползлась по домам или по окрестным забегаловкам – добавлять. Отбыли восвояси и славные ребята из фирмы «Тропикана плюс», погрузив в фургон горы грязной ресторанной посуды и залитые соусами скатерти. Ушли тети Маша и Даша, приведя в порядок конференц-зал и унося пакеты со своей долей праздника. Где-то внизу, наверное, шебаршилась охрана, да в аппаратных наливалась кофе дежурная служба, но этих бедолаг за присутствующих можно не считать – они со своих постов носа не покажут до утренней пересменки. Организация работы и поддержание дисциплины тоже входили в обязанности Виталия, и он делал это, как и все остальное, удивительно эффективно.
Короче, на Крыше мы остались одни. Ситуация уникальная, потому что в другое время народ околачивается здесь в любое время суток. Такая уж Виталием подобрана команда, и такую уж работу я ей придумал. И такие уж деньги мы этим головастикам платим.
За окнами полыхало, грохотало и ревело. Виталя вполне обоснованно решил, что в сложившихся обстоятельствах опора на четыре точки будет более надежной. Он стоял у двери, широко расставив ноги и упершись также широко расставленными руками в толстое стекло. Совсем стемнело, и я видел его черный распластанный силуэт при вспышках молний. Судя по тому, что у силуэта отсутствовала голова, Виталю опять мутило. Мне пришлось хорошенько поднапрячься, чтобы построить логическую цепочку от свесившейся виталиной головы до тети-машиного-или-дашиного ворчания по поводу пятна на ковре в понедельник и во все последующие дни, на много месяцев вперед. Ужасная перспектива требовала немедленных действий.
Отлепив мычащего Виталия от стекла, я повлек его через приемную, кабинет и комнату отдыха в его персональный санузел. Трудный и великий путь! В стробоскопическом свете молний отчетливо виделось, как, выставив острые углы, бросается нам наперерез коварная офисная мебель. Неожиданное и организованное сопротивление оказали все три встречные двери – обнаружилось, что теперь они открываются в другую сторону, а ручки у них расположены в самых неожиданных и неудобных местах. Последним сюрпризом стала попытка унитаза ухватить Виталия за голову и утопить, но тут уж я оказался начеку. В конце концов, все кончилось благополучно: Витале заметно полегчало, ковры остались девственными, а потерями с нашей стороны числился разве что небольшой синяк у меня на лбу, – одна из дверей оказалась на удивление проворной.
Витале стало настолько лучше, что он смог жестами донести до меня свое желание залезть в душ. Я не возражал, только убедился, что он догадался снять костюм. Мне тоже следовало позаботиться о своем помятом имидже, и я отправился в обратный путь, так как вход в мой кабинет, помнится, располагался в той же приемной, но по другую сторону. Гроза продолжалась без какой-либо надежды на передышку. Однако побежденная мебель заметного сопротивления уже не оказала, с дверьми удалось договориться, а родные стены проявили такую любезность, что я в два счета оказался на месте. В моей душевой, включив свет, я без удивления обнаружил какого-то мужика с бледной, как у покойника, физиономией. Пока я старательно фокусировал зрение на его переносице, он так же старательно и неподвижно изучал меня. Когда на доли секунды мне все-таки удалось поймать
…Я подставлял лицо под теплые душевые струи и, как положено, размышлял, зачем же я так надрался. Удручала неотвратимость предстоящего похмелья со всеми положенными атрибутами – больной головой, фонтанирующей желчью и полной неспособностью работать. Напрочь пропала суббота и под вопросом оказалось воскресенье – святые дни, когда никто и ничто не мешает заниматься собственной темой. И ведь знал же, скотина, как важны именно эти выходные! Весь последний месяц мой гениальный спайдер, о котором не знал никто, даже Виталий, через специально заброшенный ко мне домой канал Т1 обнюхивал великую Сеть. Ползал по сайтам, тыркался в брандмауэры, шуровал по серверным каталогам… А критерии ему заданы такие, что ожидаемого результата я сам откровенно побаивался. Помнится, долго не решался начать эксперимент, – словно из-за того, начну я его, или нет, что-то могло измениться. Потом, конечно, разум победил эмоции, и вот завтра, в перерывах между походами к унитазу и глотанием аспирина, я должен буду единственным из живущих узнать судьбу человечества. Какая гамлетовская ирония! Страдающий тяжелым похмельем интеллектуал отмечает крестиком в календаре дату конца света! План на март, например, 2004 года: вторник, 8-е – поздравить женскую часть коллектива с МЖД; среда, 9-е – принять участие в гибели человечества; четверг, 10-е – совещание с Г.Б. по поводу места пребывания в оставшуюся часть Вечности…
Когда я, слегка придя в себя, появился в кабинете Виталия, тот, в своем скромном дорогом костюме, при новом галстуке, сидел в кресле у разгорающегося камина, чистый, сухой и трезвый. Снаружи теплая летняя ночь сменила ужас, принесенный грозой. По-прежнему шел дождь, но молнии били уже не так часто, гром стал глуше и отдаленнее. Тлела сигарета. Я с порога увидел освещенный огнем профиль своего товарища, и неожиданно испытал короткий отрезвляющий приступ безотчетной тревоги.
Виталий невысок ростом, тонок, имеет узкое белое лицо, открытый лоб и короткие кучерявые волосики. Очень умен и в меру мудр. Всегда прекрасно владеет ситуацией, при необходимости смел, жесток, нагл, ласков, весел, грозен и прочее, в зависимости от обстоятельств. Люди либо идут за ним, не задавая лишних вопросов, либо исчезают из его жизни раз и навсегда. Что такое стеснительность, он просто не знает. Настоящий топ-менеджер, по-старому – проходимец. В отличие от меня, вечного студика. Так что мгновенное превращение пьянющего-распьянющего Виталия обратно в лощеного успешного бизнесмена не вызвало у меня никакого удивления – это полностью в его стиле.
Мне неожиданно пришло в голову, что Виталий относится к типу людей, которые мне не то что никогда не нравились – я их ненавидел. Можно только поражаться, каким образом судьба так долго могла удерживать нас вместе, ведь, скорее всего, эта ненависть была взаимной. Я ненавидел подобных людей за умение делать со мной все, что им захочется. Они называли мне несуразную цену в магазинах – и я платил, осознавая себя дураком и лохом. Взмахом полосатой палочки они останавливали мою машину на дороге, и я откупался от них немыслимыми суммами, да еще униженно благодарил за то, что отпустили. Они звонили мне по вечерам и сообщали, что ни с того ни с сего поставили меня на счетчик, и я метался в поисках помощи, и опять платил. Потом платил оказавшим помощь: выяснялось, что они тоже из этих. Они видели меня насквозь, смеялись надо мной в лицо и за спиной, а я, заплатив за свое малодушие, позорно сбегал от них, и мучительно уговаривал себя забыть о позоре, – следовало жить дальше. Я не жалел отданных денег, потому что однажды и навсегда объяснил себе, что деньги – единственное средство, позволяющее мне жить в одном мире вместе с этими людьми. Мне были противны собственное бессилие и трусость, и я страшился знакомой холодной пустоты под ложечкой, а больше всего – знания о неотвратимости встреч с этими людьми в будущем.
Я далеко не глупец и не безнадежный трус. Разумом я понимаю, что они обыкновенные живые люди, и страхов у них не меньше, а то и побольше моего. На самом деле это у меня с ними так уж сложилось, а в других ситуациях они по сравнению со мной же будут выглядеть полным дерьмом. Более того, я не один такой, ведь именно на нас, трусах, делают хорошие деньги Сталлоне, Шварценеггер, Уиллис и Сигал. Но разум пасует перед рефлексом, и при очередной встрече с кем-нибудь из этих ребят все повторяется снова и снова.