Абсурдистан
Шрифт:
— Вы важная персона, мистер Вайнберг, — ответила Нана, улыбаясь и показывая передние зубы, испачканные помадой. — К тому же мы — гостеприимный народ. Моя мать — ваша мать, и в моем колодце полно воды для вас.
— Ну, если вы так говорите, мисс Нанабрагова, — согласился я.
Однако когда мы приблизились к блокпосту и увидели джипы и бронетранспортеры, я полез за своим пухлым бумажником и нащупал несколько стодолларовых банкнот, готовый передать их любому тинейджеру с винтовкой.
Солдаты, дежурившие на блокпосту, устроили себе сиесту под брезентом, натянутым между двумя бронетранспортерами. Я ожидал, что мой гид запустит
Нана открыла окошко и высунулась в него, предоставив мне любоваться своей попкой, обтянутой джинсами, и полоской карамельного тела. На ярлыке ее джинсов была надпись: «МИСС ШЕСТЬДЕСЯТ» — какой-то новый бренд, который, несомненно, будет иметь успех у среднего класса.
— Мальчики, пропустите меня, — закричала Нана по-русски. Слово «мальчики» она произнесла и кокетливо, и повелительно.
— Да, госпожа! — Солдаты отсалютовали и встали по стойке «смирно». Они бегом направились к своей импровизированной палатке и стали убирать и брезент, и бронетранспортеры, переругиваясь и поторапливая друг друга.
На пропускном пункте Террасы Свани церемония повторилась, и нам тоже отсалютовали.
Я удивился вслух, отчего это солдаты свани отдают честь женщине сево.
— Это потому что у нас флаг «Америкэн Экспресс», — объяснила Нана, хотя ее сочный голос прозвучал фальшиво. Она отвернулась от меня, затем надела солнечные очки, чертыхнувшись, когда одна петля зацепилась за волоски на руке.
— Мы почти приехали, — сказала она, превозмогая боль.
Наш «навигейтор» рванул вниз по петлявшей дороге, и вскоре я очутился на самом дне мира.
Глава 23
ВАТИКАН СЕРО
Если свани гордились своим рынком подержанных пультов дистанционного управления и знакомством с Александром Дюма, то сево могли похвалиться тем, что держат мертвой хваткой море. Оно притаилось поблизости, серое и притихшее, выглядывая из-за особняков нефтяной аристократии, которая разбила здесь лагерь столетие назад, когда Каспий впервые заявил о себе как источник неиссякающего, как казалось, топлива и антагонизма.
Вместо того чтобы поискать место на парковке, Нана просто бросила свою машину на оживленном перекрестке. Пожилой полисмен отсалютовал ей и, ринувшись к машине, встал рядом по стойке «смирно». Он свистнул проходившему солдату, и тот, скинув рубашку, окунул ее в воду фонтана, находившегося поблизости, и принялся протирать запылившееся ветровое стекло «навигейтора».
— По-видимому, вы очень популярны, — заметил я своей новой подруге, но она лишь пожала плечами. Что, черт возьми, здесь происходит? Как бы мне хотелось, чтобы вдруг появился Алеша-Боб и все объяснил с присущим ему педантизмом.
Без него я чувствовал себя незащищенным и уязвимым.
Нана шла впереди меня, рассказывая об особенностях местной архитектуры — эти здания были построены нефтяными баронами в конце девятнадцатого века.
— В самом деле? — удивился я, когда она сказала, кто был первым владельцем огромного особняка в неоготическом стиле. — Его построил лорд Ротшильд? Еврей?
— В Бельгии много евреев, мистер Вайнберг? — осведомилась мой гид.
— Да, хватает, —
— Значит, вы баллон? — сказала она.
Я был до глубины души задет ее откровенностью. Такая милая женщина — и вдруг начинает меня подкусывать! Называет баллоном! Воздушным шаром!
— Я действительно люблю поесть, — признал я, — и, вероятно, это делает меня в ваших глазах похожим на воздушный шар…
— Нет! — рассмеялась Нана. — Не баллон. О, бедняга! Валлон! Французский бельгиец.
— Ah, oui, — согласился я. — Un Wallon. C’est moi [11] .
11
Ах да. Валлон. Это я (фр.).
— Parce que nous parlons francais [12] .
— О нет, — произнес я в замешательстве, так как не удосужился выучить этот сложный язык. — Пожалуйста, никакого французского. Сейчас я стараюсь упражняться в английском. Как ни печально, на этом языке говорит весь мир.
Нана остановилась, дав мне возможность рассмотреть ее блестевшее тело и лицо. Если бы она немного потренировалась, то была бы этакой грудастой спортсменкой. Скажем, пловчихой — я слышал, что большая грудь помогает пловчихам держаться на воде.
12
Потому что мы говорим по-французски (фр.).
— Как вы, наверное, уже слышали, — застенчиво произнесла Нана, — у еврейского народа долгая и мирная история в нашей стране.
— Насколько я понял, — сказал я тоном, который употребляю при флирте, — они ваши братья, и тот, кто ихвраг, также и вашвраг.
— Вы сказали «они», — заметила Нана.
— Я имел в виду «мы», — уступил я.
— Это же совершенно очевидно, месье Вайнберг, — продолжала Нана. — Моя соседка по комнате в колледже была еврейкой.
— Здесь?
— Нет, в НУ.
Должно быть, у меня был такой бессмысленный взгляд, что Нана ощутила необходимость пояснить, медленно произнося слова:
— Нью-Йоркский университет.
— Да, — прошептал я. — Да, конечно Я его хорошо знаю. Вы выпускница НУ?
— Я закончу его этой осенью, — ответила она.
Я тяжело вздохнул и обхватил руками свой живот — или свой баллон, если хотите. Нана отвернулась и зашагала впереди меня. Я следовал за ней, ошеломленный и испытывающий головокружение оттого, что внезапно оказался так близко от Нью-Йорка, города моих грез. Значит, вот оно как! Еще одна американка, жестоко заточенная в тело иностранки. Может быть, я смогу поехать с ней в сентябре в Нью-Йоркский университет (если к тому времени закончится война). Может быть, генералы, руководящие СИН, уподобившись в своей мудрости Ною, сделают исключение для двоихголодных и непревзойденных потребителей — двух постсоветских медведей?