Абсурдистан
Шрифт:
— Мистер Вайнберг, — продолжал еврейский динозавр, — они убьют вас на границе. Они вернут мисс Нану ее отцу. У нас нет времени. Вы должны немедленно сойти с поезда.
— О, черт возьми! — воскликнула Нана. — Наверное, мой отец узнал, что я уехала с тобой. Вероятно, он приказал пограничникам убить тебя в отместку.
— Не «вероятно», а точно! — вскричал вломившийся к нам человек. — Я горный еврей, мистер Вайнберг. Три дня назад здесь проезжал человек из «Моссада», какой-то Дрор или Джимми, и он предупредил нас, что вы тоже здесь проедете и будут неприятности, если с вами будет девочка Нанабрагова.
— Команда поезда «Америкэн Экспресс» работает на отца Наны? — спросил я.
— В конечном счете все работают на отца Наны.
Детали начали наваливаться на мои широкие плечи. Черт возьми! Еще один погром. Не будет никакого ланча с икрой. Не будет в высшей степени аллергичных занятий любовью.
— Подождите! — обратился я к Абраму. — Мой слуга спит в служебном помещении. Я должен его забрать, а иначе его подстрелят на границе.
Динозавр щелкнул по своим часам.
— У нас нет времени.
— Он еврей, — солгал я.
— Ваш слуга? Еврей?
Я бежал по пустому коридору, и маленькие дверцы распахивались в ожидании меня. Наконец я наткнулся на красивую русскую девушку, которая накладывала румяна на свои пухлые щеки. Должно быть, это и была та самая Оксана Петровна, которая так заботливо оставила нам записку Нана оказалась права: в ее манерах действительно было что-то сучье.
— Мисс, — обратился я к ней по-английски. — Мне нужен мой слуга, чтобы помочь с моим туалетом. Разбудите его. И быстро!
Девушка поспешно захлопнула свою коробочку с румянами, оставив одну веснушчатую щеку ненарумяненной.
— Я здесь исключительно для вас! — воскликнула она, ринувшись в соседнее купе и вытащив моего сонного Тимофея за ухо. Я поблагодарил ее, в свою очередь схватил Тимофея за ухо и увлек его в пассажирский вагон.
Абрам отпер боковую дверь и уже суетился, спуская мой багаж. Когда подошла Нана со своими сумками с логотипом «Парфюмерии 718», горный еврей сделал жест по направлению к ее грудям.
— Я знаю, что она ваша девушка, — сказал он мне, — но, если мы снимем ее с поезда, у нашей общины могут быть неприятности. То, что осталось от ГКВПД, может напасть на нашу деревню. Это может плохо обернуться для евреев.
— Она моя Нана, и она пойдет со мной, — заявил я, отведя руку Абрама.
Он издал усталый, доисторический вздох и последовал за нами на золотистую траву. Мы побежали по склону ближайшего холма, удаляясь от железнодорожного полотна, и нашим городским ногам трудно пришлось на неровной, небетонированной земле.
— Ой! — воскликнул я, зацепившись за крошечный холмик, отчего моя лодыжка устремилась в противоположном направлении, нежели все остальное. Тймофей вовремя подхватил меня, пока не случилось непоправимое, и начал подталкивать вперед с грубоватой сельской живостью. — Очень хорошо, Тима, — прохрипел я. — На природе это я буду твоим слугой. Молодец!
— Мимо тех кустов, — направлял нас горный еврей.
Нана вскрикнула, уколовшись о ветку. Я обхватил ее зад, надеясь защититься от коварства зарослей. Покинув наконец-то эту комнату ужасов, мы вышли на грязную дорогу, проходившую под прохладным
— Мой сын Ицхак, — представил его горный еврей. — Единственный сын. Ну, уже езжай, идиот!
Ицхак с непринужденностью тинейджера покатил по грязной дороге. Нана пыталась остановить кровь из пореза на лбу, Тймофей вытаскивал ежевику и другие ягоды из моих волос, и все мы тяжело дышали от усталости и волнения. Я оглянулся на едва заметные железнодорожные пути, на которых все еще стоял поезд «АмЭкс», и подумал, что мир — не самое лучшее место.
Мы погрузились в угрюмое молчание, глядя вперед, на дорогу, и отводя глаза друг от друга.
— Вы бежите в Израиль? — спросил меня Ицхак на том же русском, на котором говорил его отец, — с сильным акцентом. Я с трудом понимал его.
— Я еду в Брюссель, — ответил я. — Нана летит в Нью-Йорк.
— Нью-Йорк! — повторил Ицхак. — Это город моей мечты.
— В самом деле? — удивился я. — Какой ты хороший парень!
— Забудь об этом, — отрезал Абрам. — У нас есть родственники в Хайфе. Ты хочешь куда-нибудь поехать? Поезжай к ним в гости. Тебе там предоставят бесплатную койку.
— Ты полюбишь Нью-Йорк, — сказал я. — Это все равно что получить целый мир на одном маленьком острове.
— Как я понял, там можно играть в баскетбол с черными на улице? — спросил Ицхак.
— Совершенно верно, — ответил я. — Мне нравится, как вы мыслите, молодой человек.
— Не поощряйте его глупые мечты, — попросил горный еврей. — Несколько раз такое с нами уже случалось: молодые люди уезжали в Лос-Анджелес или Бруклин, женились там на чужих, а через несколько лет уже не приезжали домой даже на Седер Песах. Они не прилетали даже для того, чтобы пописать на могилы своих дедушек. Но, когда им становится плохо с их нееврейскими женами и детьми-полукровками, они бегут обратно к нам. «Папа, папочка, что я наделал? Я покинул свой народ». И мы принимаем их обратно, и целуем их, и любим, как будто они не воткнули нам нож в сердце. Потому что для нас это просто. Раз ты еврей, то, даже если ты сложен и меланхоличен, ты всегда найдешь здесь дом.
— Спасибо за то, что спасли нас, — сказала Нана, положив руку Абраму на плечо. — Вы рисковали вашей жизнью. Мы не скоро забудем вашу доброту.
— Ну а кому же еще было это сделать? — пожал плечами Абрам. — Человек из «Моссада» пришел и сказал: «Еврей в опасности». И мы знали, что именно нужно сделать. Еврей в опасности, так что давайте его спасать. Вот как работает наша мысль.
Я устало вздохнул. Во мне нарастал гнев, гнев человека со все возраставшим долгом. Я попытался так отразиться в зеркале заднего вида, чтобы милый Ицхак увидел мое улыбающееся лицо и приободрился. Он ответил на мою улыбку. Мы проезжали через заброшенную деревушку, населенную исключительно бродячими собаками и пыльными курами в возрасте, не подходящем для деторождения. На пороге своей лачуги безжизненно сидел парикмахер, и слово «Парикмахерская» было неправильно написано на английском, а также на русском и еще каком-то третьем языке — должно быть, тоже неверно. Мы заметили купола трех одинаковых мечетей и острые штыки минаретов, целящихся в безвинное небо.