Абу Нувас

Шидфар Бетси Яковлевна

— Не говори так, Абу Али, — поднял руку Хасыб. — Здесь твое имя известно народу, они считают тебя своим заступником.

— Хорошо, я выйду к ним и буду говорить с ними в соборной мечети с минбара, как проповедник.

— Ты говоришь серьезно, Абу Али? — обрадованно спросил Хасыб.

— Да, — поднялся Хасан, запахивая полы.

На улицу он вышел не без страха — кто знает этих египтян? Может быть, они и спокойнее, чем жители Басры, но в суматохе могут затолкать. Но люди стояли спокойно, ожидая его. Кто-то крикнул:

— Смотрите, вот Абу Нувас, друг простого народа,

он даст нам правильный совет.

Хасан спустился во двор, его подхватили, подсадили на коня, и он вместе с толпой направился к соборной мечети. Если бы Хасан и хотел, он не мог бы скрыться — так плотно толпа сжимала его. Отовсюду теснились люди, чтобы посмотреть на знаменитого поэта. У дверей мечети его сняли с коня, почти внесли в мечеть, он не заметил, как очутился на минбаре. Стало тихо. Все ждали, с какими словами обратится к жителям Египта Абу Нувас. А он, постояв несколько минут в раздумье, произнес так громко, как только мог:

— О жители Египта, ваша земля благословенна Богом, не гневите же его. И если вас обстригут, как баранов в этом году, то вы обрастете в будущем еще более густой шерстью. Не подвергайте же опасности свою жизнь, ибо она, как мы убедились, самое большое благо в земной жизни. И поэтому выслушайте, что я вам скажу:

Не нападайте, как нападают глупцы, не то вас предадут Острию меча-защитника, никем не посрамленного. И если у вас еще осталось что-то от гордости фараонов, То посох Мусы — в руках Хасыба. Повелитель правоверных наслал на вас бедствие — Эмира, что подобен змее, губящей жизнь страны.

Послушайте же меня, люди, и расходитесь, ибо нет блага в бесполезной смуте. Да будет благословение Аллаха над вами.

Хасан замолчал, тогда чей-то голос подхватил: «Повелитель правоверных послал нам эмира, подобного змее, губящей жизнь нашей страны» — это ты сказал правильно, Абу Нувас.

— Убьем эмира Хасыба! — крикнул другой, но его перебили возгласы:

— Мы убьем Хасыба, который уже насытился, и взвалим на шею алчущего! Нет, Абу Нувас прав, разойдемся, пока не дождались еще худшего бедствия.

Хасан кричал в толпу:

— Расходитесь, люди, послушайтесь голоса разума!

Он не знает, слышал ли его кто-нибудь, но люди действительно начали расходиться.

Хасан тихо сошел с минбара, стараясь, чтобы его не заметили. Подождав, пока мечеть не опустела, вышел. Найдя у ограды своего коня, направился к дому Хасыба. Вокруг него было пусто, только у ворот стояли стражники.

Когда Хасан подъезжал к воротам, они прервали свой разговор. Один из них сказал:

— Ловко ты заставил их разойтись!

Другой пренебрежительно заметил:

— Эта чернь — как бараны, что им скажешь, то и делают. Если б им сказали броситься в реку, подчинились бы, не раздумывая.

Хасан нахмурился — его возмутила наглость стражников.

— Не говорите о том, что выше вашего разумения, — грубо бросил он и, оттолкнув того, который загородил ему дорогу,

вошел в дом.

Хасан думал, что Хасыб будет благодарить его, но тот, увидев Хасана, нахмурил брови:

— Ты навеки опозорил меня своими словами там, в мечети, Абу Али. Так-то ты воздаешь за добро! Сначала ведешь богохульные речи у меня дома в присутствии чужих людей, а потом говоришь, что я гублю жизнь страны. Не думал я, что ты так наградишь меня за гостеприимство и щедрый дар. Но правду говорят: «У кого низкая родословная, тот неблагодарен».

Хасан вспылил:

— Я ехал через море не для того, чтобы быть твоим слугой и выполнять твои приказания! Если я и пошел в мечеть, то только потому, что уже насмотрелся на кровь у себя на родине и не хотел снова видеть казни невинных. Что же касается моей родословной, то она не ниже, чем у тебя, к тому же мои стихи заменяют мне родословную. А если ты тяготишься своим гостеприимством, то я могу покинуть тебя и нисколько не пожалею об этом.

Придя в свою комнату, Хасан схватил походный мешок пораздумал, брать ли деньги, которые ему дал Хасыб и решил забрать их, ведь это законная плата за стихи. Сын Хасыба вошел в комнату и пытался уговорить его, но Хасан сказал:

— Лучший гость тот, кто вовремя уходит.

Уже на постоялом дворе он написал несколько строк и отправил их со слугой-мальчиком Хасыбу:

«Все в Хасыбе ложь, даже дыхание, Его речи — бедствие для собеседников. И его одежда плачет на нем, желая Быть надетой лучше на собаку».

XXVI

Шаг за шагом конь ступает по шатким бревнам моста. Хасан оглядывается, будто никогда не видел величественных стен и башен, дворцов и пальмовых рощ, вид на которые открывается со Среднего моста.

Легко путешествовать тому, у кого полный мешок золотых монет — все почтительны, ни в чем нет недостатка. Поэтому нельзя считать неудачей поездку к Хасыбу. Но и удачей ее тоже не назовешь — теперь Хасан по-новому понял слова эмира о родословной. Значит, говорят, что знаменитый Абу Нувас низкого происхождения, а такое обвинение для людей, подобных Хасыбу, много значит.

Хасан раньше никогда особенно не задумывался над своей родословной. Правда, он всегда считал южных арабов выше северян — ведь самые прославленные древние герои и поэты были кахтанидами; они, а не северяне, побеждали даже могущественную персидскую державу и стали ее союзниками.

Может быть, это Абу Убейда внушил ему уважение к преданиям южных арабов, рассказывая о древнем Химьяритском царстве и о его царях. И кочевые племена кахтанидов казались поэту благороднее, их язык — красивее. Хасан почти не помнил своего отца, а мать всегда хлопотала, пыталась свести концы с концами, ей было не до арабских преданий. Хасан вспомнил сейчас, что она говорила на каком-то ломаном языке. Но отец-то его — чистокровный араб, а теперь его завистники утверждают, что он из «принятых в племя чужих» — маула, а родом перс.