Ад без жала
Шрифт:
А потом прибыл Млатоглав. Он умер, видимо, вскоре после самого Бенедикта. Чертов инквизитор, во-первых, был унижен кровавым поносом. Во-вторых, он был уверен, что заслуживает Рая. Потому-то Бенедикт его, обиженного, пытал с особой радостью - сама разочарованная душа эта своим страданием так укрепляла Ад, что надо было бы остановиться, но не хотелось, совершенно этого не хотелось... Не зря модного инквизитора прозвали Млатоглавом: он постепенно принимал соответствующий имени облик - дело в том, что люди на Земле теряют свою животную природу и в тоске ищут ее, а ведь задолго до Адама они были еще и иными существами - но не в птицу, о которой думали университетские, давая прозвище, а в рыбу-акулу с прямоугольной плоскою мордой и глазками по бокам.
Но потом его снова унизил Радамант. Млатоглава он отнял:
– Извини, Бенедикт, эта душа нужна мне, он и при жизни был отличным палачом. А ты отвлекся бы на других, мало ли тут подонков?
Бенедикт поклонился и вышел, пятясь. Он прикидывал, как можно бы обойтись с самим Радамантом. У того давно гнила нога, он был сам себе отвратителен и страдал от боли постоянно, но пока выносимо. Зачем ему Млатоглав - ногу аккуратно откусить? Пристально глядя на отекшую стопу, Бенедикт пятился в поклоне и что-то понимал без слов. А за дверью встретился ему сослуживец, но почему-то в ярком и остром ужасе, что для Преисподней совсем не характерно. Имя этого человека Бенедикт позабыл. В тот период для него имело значение различие языков, а этот второй палач в белом халате и шапочке говорил на странном, но все же немецком языке. Из другого времени и иной культуры, он был врачом когда-то. Сейчас этот человек, иной немец, схватил Бенедикта за плечо, уставился полубезумным взглядом и прошептал:
– Я понял, господин, я понял, что есть Ад! Это всего лишь деление живых клеток, и все, все существа, все растения поддерживают его бытие!
– Какой "живой клетки"? Какое деление?
– Ты не знаешь, ведь клетка - в основе всего живого. Ах, если бы жизни не было в этом виде, в этой плоти...
Бенедикт вырвался; врач побежал, нелепо всплескивая руками. Он мог бы воплотиться журавлем или аистом, но трансформация почему-то не давалась ему.
***
Наверное, не прав был грешный врач - Ад создается душою и Духом. Но ему виднее все, что касается плоти, а она - вещь довольно жуткая. С момента того свидания с Радамантом Бенедикт заскучал и стал суетлив. Воспоминание о времени почти оставило его, а вместе с ним и злоба с завистью. Тогда оказался он - так сновидение заменяет один эпизод другим, внешне совершенно чуждым - в качестве столоначальника в одной канцелярии Преисподней. Столоначальник тут буквально возглавлял длинный стол, исписанный и изрезанный от скуки. Ящики в торце пока были пусты, а чиновники еще не собрались.
Пришел курьер, принес три бутылки чернил - черные (с ведро), красные (с кувшин) и золотые (крошечный пузырек); ушел и вернулся с чернильницами. Пришел второй, принес связки белых и черных перьев, подарил якобы от себя перочинный ножичек. Пришел третий, сгибаясь под стопами бумаг одного формата, но различных блеска и толщины. Четвертый принес конверты, сургуч и все, что надо для запечатывания.
Четверо поклонились и стояли, чуть пригнув головы.
– Вы остаетесь в моем штате?
– спросил Бенедикт.
– Нет, господин столоначальник, - ответил тот, кто принес бумагу, и пошевелил
– Разрешите идти?
– Что ж, разрешаю.
– Да!
– встрял носильщик перьев, который совсем не устал и переминался с ноги на ногу.
– Нужно еще шесть канцелярских книг, карандаши и линейка, но Вы это сами добывайте, у нас нет.
Что-то нужно дать ради журналов? Но что? Деньги тут не в ходу?
– Знаете, я новичок - так не поможете ли вы мне, у вас все-таки опыт?
Носильщик бумаги даже не оглянулся; носильщик перьев выскочил за дверь. Человека с конвертами уже не было, а вот Чернилка понял, что опоздал уйти, и недовольно вздохнул.
– Чем могу быть полезен?
– Ваш коллега сказал о шести журналах, линейке и карандашах. Так не могли бы Вы хотя бы сказать мне, где все это есть?
Тот потер затылок:
– Я вам принесу.
– Что я буду должен? Не знаю, что здесь в ходу...
– Словечко замолвите как-нибудь.
– Благодарю, понял.
– Пока это сложно для Вас, журналы. И вы не должны бы видеть, как... Они совсем обленились...
– Так вы все-таки обязаны обеспечить этот стол журналами, да?
– Ну да. Я принесу.
И правда, принес. Шесть журналов, уже расчерченных на первой и второй странице десятком узких граф. И еще две огромные книги учета тех жертв, чьи имена начинаются на К и L. Бенедикт поблагодарил и записал имя курьера - оно начиналось на Р.
А штата нет как нет, что поделаешь! Делать нечего. Бенедикт налил себе чернил черных, выбрал лист средней ценности и перо с довольно широким концом, сел и начал писать. Писать было даже приятно, шрифт красив и экономен, что для готики характерно, латынь мерная и не вычурная. Потом он понял, что по наитию записывает некий основополагающий приказ. То были должностные обязанности адских служителей. Прав у них, само собою, не предусматривалось никаких. Целей деятельности, как ни странно, тоже. Как и следовало, много общих словес - и указаний, за что и как адский служитель должен оказаться в роли жертвы (это хотя бы понятно и конкретно!). Этот угрожающий отрывок Бенедикт отдельно переписал красными чернилами, чтобы повесить на стене. Важно было всячески поддерживать животную форму существования и уметь ею пользоваться, но тщательно избегать постыдных растительных форм - последнее является терминальной стадией адского выгорания.
Приказ второй касался жертв. При жизни Бенедикт думал так: жертв надлежит держать в черном теле и полнейшем отчаянии, чтобы они сокрушались о содеянном вечно, но раскаяться по-настоящему и спастись не могли. Нет, оказывается, совсем не так. Цели пребывания жертв в Аду ничего не значат для них самих, и это особенное мучение. Ни знания, ни надежды, ни спаси Сатана, покаяния! Покаяние следует пресекать хитро, решительно и устрашающе. О животных формах жертв ничего не говорилось - значит, в цели Преисподней трансформация душ никак не входило. Сам термин "душа" не употреблялся, очень редко упоминался Дух. Значит, Преисподняя существует только ради того, чтобы поддерживать свое собственное бытие, и в вечном своем распаде как-нибудь незаметно для себя не развалиться. А он-то думал, что Ад нужен хотя бы для тех легкомысленных странников - они ходят туда, как добропорядочные бюргеры в тюрьмы, и развлекаются созерцанием сумасшедших и преступников.
Ничего не говорилось о том, как именно жертве предписано переживать муки. Всякие упоминания о том, материальна ли душа и материальны ли адские мучения, воспрещались строжайше и карались дополнительными, но вечными муками. Запрещалось также тайно или явно владеть совестью, распространять ее и даже упоминать о ней. Одержимость ею рассматривалась как способ зависимости типа чревоугодия или пьянства и каралась дополнительно как смертный грех. Слово "покаяние" сокращалось как непристойное, а его употребление каралось специфически, муками стыда. Следовательно, были важны только греховные помыслы, допущенные именно в Аду, а мирские грехи здесь значения не имели.