Ад на земле II
Шрифт:
– Ты очень красивая, Аура. Безмятежная.
– Ты можешь мне помочь освободиться? – шепотом спросила я. Мне хотелось выпутаться из смирительной рубашки, чтобы обнять юношу, чтобы показать, как я счастлива, от того, что я могу его видеть сейчас.
– Нет, это нужно тебе. Ты ведь не хочешь, чтобы я исчез?
– Нет, – в смятении прошептала я в ответ. – А ты можешь?
Когда он улыбнулся, вокруг его глаз собрались морщинки - я видела в темноте. Его рука опустилась мне на плечо. Я чувствовала это. Если он нереален, это возможно – чувствовать его?
– Да, но
– Я сумасшедшая, – сказала я, и я хотела, чтобы это прозвучало как вопрос, но прозвучало, как утверждение. – Я нашла связь между моими двумя мирами, и я поняла, насколько безумна.
– Но кто сказал, что безумие не может быть правильным? И кто решил, что твой мир нереален, если он существует для тебя?
– Ты не думаешь, что я сумасшедшая? – с надеждой спросила я, наблюдая за безмятежной улыбкой Адама.
– Я думаю, что ты красива.
– Я безумна.
– Ты особенная, Аура.
Ты особенная, Аура.
– Так меня называла доктор Андерсон, – некстати вспомнила я.
– И она права, – снова улыбнулся Адам. Он положил мою голову себе на плечо, и пригладил волосы. Я закрыла глаза, которые начало жечь, желая лежать в тишине и спокойствии вечно. Но это невозможно.
– Ты не настоящий? – спросила я. Это было не столь важно, но просто хотелось знать. Я уже знала, что ответит Адам. Я знала, потому что доктор Андерсон повторяла это не один раз: я выдумала Адама. Просто я хотела знать, как он себя ощущает, зная, что я его придумала.
– Я реален для тебя, Аура, разве этого недостаточно? Я всегда рядом с тобой, я всегда помогаю тебе, разве этого мало? Что с того, что другие меня не видят? Я только твой.
– Ты только мой, – повторила я. Мне нравилось, как это звучит. Это все лишь мое. Никто кроме меня этого не видит, только я. – Это здорово?..
– Да, - повторил Адам. – Это очень здорово.
Я зевнула. Меня стал одолевать сон.
– А когда я проснусь, ты будешь со мной? – спросила я, пытаясь лечь поудобнее, в своей смирительной рубашке.
– Только если ты сама захочешь.
Я улыбнулась, собираясь сказать, что хочу, чтобы он всегда был со мной. Чтобы он никуда не уходил. Никогда. Ведь, в конце концов, никто и не видит его кроме меня, ведь так? Это может быть довольно удобно. Радость, и вслед за ним безнадежность: да что вообще хорошего в моей жизни? Я слышала, что у каждого человека есть и счастье, и печаль, и радость… а когда у меня наступит этот момент? Те крохи происходящего, что я близоруко принимала за счастье нельзя назвать счастьем. Всякое счастье в моей жизни оборачивалось трагедией. И не потому, что после счастья неизменно следует в противовес печальное событие, чтобы уравновесить, а потому что мое счастье не есть таковым. Это замаскированная трагедия, а я не в состоянии понять это с первого взгляда.
Зачем я делаю это?
Зачем стараюсь выкарабкаться из всего этого? Ведь очевидно, что ничего хорошего меня не ждет впереди. Печаль, скорбь, и мое персональное кладбище людей, которых я любила, и которые, как я думала, любили меня.
У меня есть
Адам, который живет в моей голове.
***
Когда доктор Андерсон вошла в палату, она испуганно ахнула, а Эш тут же прокомментировал:
– Как, черт подери, она сняла смирительную рубашку?!
– Эш.
– Да.
Он приподнял меня, а доктор Андерсон закрепила за моей спиной ремешки. Я ничего не произносила.
Они уложили меня на кровать.
Она скрипнула.
Как же это? Как это могло со мной случиться? И почему именно со мной? Я думала это за то, что я, возможно, совершила что-то ужасное в прошлом, но теперь я думаю о том, что это просто моя судьба.
Мне бы хотелось раствориться, в воздухе, чтобы не чувствовать сейчас ничего. Это может быть сложно: испытывать сразу столько ощущений и чувств. Это сложно для меня, потому что я никогда не пылала яростью, не злилась, не раздражалась по пустякам. А теперь все это во мне. Это я. Теперь я состою лишь из этой отрицательной энергии. Во мне нет даже желания продвигаться вперед. Ничего.
Моя безнадежность усиливается, и накатывает депрессия.
***
Я проснулась от холода.
Доктор Андерсон, когда приходила перед ужином, сняла с меня смирительную рубашку, за хорошее поведение, но мои руки все равно затекли.
В окно лился серый свет. Я поерзала, застонала, и с трудом села. Я хотела найти свое одеяло, и вновь уснуть, чтобы немного оттянуть время этого кошмара, который длится уже который день.
Я съежилась под одеялом, притянув ноги к груди. Я мечтала о горячем чае, без сахара, о постели, о прежних временах. Что, если бы я никогда не узнала о том, что Кэмерон не мой настоящий брат? Неведение было бы подарком для меня. Я бы не была здесь, в лечебнице, а спала бы в своей постели.
Я уже не помнила, что было вчера.
И что было позавчера, и неделю назад.
Глаза щипало, но я не могла уснуть от холода. У меня стали замерзать уши, и я накрыла их ладонями.
– Эй!
Я распахнула глаза, сердце заколотилось.
– Ты что, спишь? Я в это время ищу пути к победе, а ты устроилась себе в уютненькой палате с психами?
Я села, прищурившись. Боялась, что могу ошибиться, или что приму фантазии за действительность.
– Адам?
– Не похоже, что ты рада. Что, ждала другого красавчика? Джонни Депп сегодня занят, прости.
Адам стоял в дверях, скрестив руки на груди. У него была щетина, и волосы гораздо сильнее отросли. На его привлекательных губах играла улыбка.
– Адам, это ты? – прошептала я болезненно морщась.
– Ну конечно, это я, – сказал он так, словно это было очевидно.
Что ж, это странно.
Он раскинул руки, для объятий, и мне не оставалось ничего, кроме как пойти ему навстречу, и позволить ему крепко стиснуть себя.
Он поцеловал меня в макушку. И тут я заревела, и начала ему сквозь слезы рассказывать о том, что со мной случилось, после того, как я вошла в дом Экейна; как меня допрашивали в полиции, как меня кололи успокоительным. Рассказала, что мне никто не верил, и что меня убедили, что Адам не реален.