Ад - удел живых. Книга вторая
Шрифт:
Громко хлопнула дверь газели, отчего Жбан даже вздрогнул, испуганно обернувшись. К нему подошел Мотыль, с пистолетом в руке. Выглядел он неважно – серый, нездоровый оттенок худого лица, весь замызганный, слипшиеся сальные волосы, покрытый пятнами спортивный костюм, обгрызенные почерневшие ногти на коричневых от грязи руках… Внезапно Жбан понял, что сам он такой же, ободранный, покрытый многонедельной грязью чушкан. Понятно, почему люди пахана брезгливо отворачивались во время разговора!
– Слы-ы, браатииишка! – снова заныл Мотыль. – Чё, заканту-уемся у по-опа-а?
– Без базара,
От того смердело ещё сильнее, как из давно нечищенной параши.
– Ты, короче, базар фильтруй и метлу привязывай, понял? Пацаны вроде конкретные за бородой ходят, за непонятки могут накатить или мочкануть.
– О-отвеча-аю, ко-орешо-ок! – Мотыль умел притворяться фраерком беспонтовым, с того и жил раньше. – Всё-ё путё-ём бу-удет!
Жбан достал сигарету, прикурил, смачно затянулся, перебивая табачным дымом нестерпимую вонь, исходившую от него и Мотыля. Прав был священник, надо переодеться в чистое и помыться. В таком виде того и гляди, примут за жмуров и замочат, от греха подальше.
Вскоре послышался гул мотора, и к шнырям подъехала буханка попа.
– Давай за нами, не отставай! – крикнул из окна приостановившейся машины бородатый мужик с длинными седыми волосами.
Корешки запрыгнули в газель и покатили вслед за святошами, свернувшими за перелесок.
Попетляв километров двадцать по грунтовке, мимо крошечных пустых посёлков, машины выехали на разбитую асфальтированную дорогу, прямо у небольшой деревни Новинки. На разъезде свернули влево, и вскоре доехали до деревни Неверково, уютно расположившуюся чуть в стороне от трассы. Поселение пересекала маленькая речушка, над крайними домами нависла темная стена леса.
Проехав мимо старой церкви, обложенной строительными лесами, на которых работали мужики, ремонтировавшие обветшалый храм, путники въехали в саму деревню, в ней вовсю кипела работа. Возводились новые избы, сияющие янтарными боками свежих брёвен, из леса на запряженной двумя лошадьми телеге подвозили кругляк, не очищенный от коры. Во дворах и на улице царило нетипичное для нынешних, мрачных времён оживление. Все что-то несли, копали, пилили… Даже мелкий, лет десяти пацанёнок, был при деле, присматривая за пасущимися коровами. Несколько молодых парней, вооруженных дробовиками разных моделей, ходили по селу и за дворами, наблюдая за окрестностями. Бездельничали только две кошки, расслабленно греющиеся на крыше одного из домов.
– Зырь, пацанчик! – без привычного нытья сказал Мотыль. – Фраера козырно батрачат! – Тут и соски есть, видел? Перед паханом не запарафинимся!
– Чётко, да… – без настроения ответил Жбан.
Шедшая впереди «буханка» остановилась у большого дома, под железной крышей. Из машины тут же выскочили пятеро мужиков, одетых в обычные строительные робы. Двое вытащили из кузова объемный, но не тяжелый мешок и понесли его в сторону речки, где строилось небольшое здание, похожее на склад. Последним из УАЗа вышел поп, махнув шнырям рукой, приглашая выходить.
Выбравшихся из газели корешей тут же обступили деревенские, впрочем, не подходя слишком близко. Некоторые недовольно водили носами, очевидно уловив смрад, исходящий от пацанчиков. Батюшка раздал несколько
– Что, отроки, отвыкли от схода людского? Сюда из многих деревень люди стягиваются, городские едут. Не бойтесь, люд хоть и разный, но незлобливый, слова худого не скажут. Сами помыкались, настрадались, покуда не прибились к нашей общине. Как родители вас нарекли?
– Вова… - сбиваясь с хрипоты на писк, ответил Мотыль.
– …Саша! – несмело выговорил Жбан, с трудом вспомнив своё имя.
– Меня зовут отцом Георгием! – представился священник. — Вот что, сыны Божьи, Владимир и Александр! Идите за Николаем Ивановичем в баньку, ибо разит от вас как от зверя лесного! Марья Никитична вам одёжку справит, к вечерне поспеете. За машину не бойтесь, чужих тут нету, а свои не оберут. Нам работать пора, праздность грех великий!
Седовласый бородач позвал корешей за собой, в сторону реки, к небольшому домику с дымящейся трубой. Селяне сразу потеряли к ним интерес, разошедшись по своим делам. Батюшка заторопился в сторону церкви, закинув за спину добытый из «буханки» клетчатый баул.
Часом позже, порозовевшие и разомлевшие от пара и горячей воды кореша вывалились из бани, присели на лавчонку у крыльца, подставляя распаренные лица прохладному ветерку. Жбан щупал непривычно чистые футболку и штаны, принесенные полноватой немолодой тёткой. Мотыль чуть ли не впервые в жизни подстригал кусачками свои ломкие, неровные ногти, побелевшие после купания. Когда ему надоела возня с маникюром, он расслабленно откинулся на тёплые кругляши сруба.
– Ништяково, кореш! – прошептал Мотыль. – Сейчас бы чифиру, да биксе на клык дать! И маслецом вмазаться!
– Стрёмная шняга твоё масло, Вова! – Жбан уставился своими выпученными, водянистыми глазами в плывущие над головой тучи.
– Братишка, ты не вкуриваешь, какой чёткий приход от масла! – возразил Мотыль. – Ширнёшься разок, просечёшь тему!
– Не, кореш, не моя тема! – Жбану совершенно не хотелось разговаривать с подельником.
Светскую беседу шнырей прервал Николай Иванович, принёсший две пары новеньких, с магазинными бирками, кроссовок и темно-зелёные утеплённые рабочие куртки, также не ношенные.
– Одевайтесь, ребята. На вечернюю службу пойдем, после поужинаем. Чай пили?
Жбан кивнул, блаженно улыбаясь. Горячий травяной чай, ждавший их в предбаннике после омовения, пацанчики выпили с огромным удовольствием. Он не только утолил жажду, но и приглушил просыпавшийся голод, даже дышать легче стало после душистого, чуть горьковатого отвара.
– Ништ… Вкусно было, отец! – пискнул Мотыль, отрывая ярлык с обуви. – Век не забуду!
Внутри восстанавливаемой церкви собралось, кажется, всё поселение. В воздухе витала непривычная смесь запахов – недавно покрытого мастикой дощатого пола, горящих на алтаре свечей, свежих штукатурки и краски, дымящегося ладана и пряного пота от натрудившихся за день людей. На побеленных стенах висели иконы, над окнами за алтарем виднелись остатки фрески с образами святых. Над головами возвышались леса, подпиравшие хоры и уходившие ввысь, к самому своду под куполом.