Ад всегда сегодня
Шрифт:
— А как можно иначе?
— А как считаешь ты, друг?
— Жаль, Бруно, но пахнет прескверно.
— Вот как? Отлично! Великолепно! — Фокнер залпом опрокинул стакан и вышел из-за стойки бара. — Как давно мы знаем друг друга, Джек? Лет пятнадцать, больше? Облегчи мою душу, открой, когда ты впервые заподозрил меня в преступных склонностях?
— Бруно, зачем ты притащил сюда эту несчастную девицу? — нервно спросила Джоанна. — Зачем?!
Фокнер переводил тяжелый недоверчивый взгляд с одного на другую. Улыбка медленно сползла с его лица.
— Боже! И вы начинаете в это верить… Вы действительно начинаете в это верить.
— Не глупи! —
Он крепко схватил ее за плечи и повернул к себе.
— Ага, сама боишься этой мысли, но я уже вижу ее в твоих глазах.
— Прошу тебя, Бруно, перестань… Мне больно.
Фокнер оттолкнул девушку и шагнул к Джеку.
— Ну а ты?
— Бруно, у тебя темперамент типичного холерика, и кому знать об этом лучше, чем нам. Когда ты сломал челюсть Пирсонсу, вспомни, мы насилу оттащили тебя вчетвером.
— Если это комплимент, то спасибо.
— Дружище, посмотри правде в глаза. У Миллера вполне достаточно фактов, чтобы двигаться потихоньку вперед. Пока это только намеки и предположения, так сказать, косвенные улики, но, уверяю тебя, в суде это будет выглядеть вполне подозрительно.
— Тебе только так кажется.
— Пусть так, но давай расположим имеющиеся факты в таком порядке, как их представит прокурор присяжным. Для начала он упомянет о твоем необузданном темпераменте, беспричинных вспышках ярости и склонности к агрессии. Когда ты был в Уондзуорте, врачи в один голос твердили, что ты должен пройти полный курс лечения у психиатра. Ты не согласился. Этого вполне достаточно.
— Что ж ты замолк? Продолжай. Весьма увлекательная речь.
— Ты привел сюда поздним вечером Грейс Пакард и заплатил ей десять фунтов за три минуты позирования.
— Чистая правда.
— Я-то это знаю и верю тебе, в этом весь ты, но ты будешь последним дураком, если решишь, что в Англии существует суд, который сочтет правдой подобную историю.
— Ты не оставляешь мне никакой надежды, так ведь? — хмуро спросил Бруно.
— Это еще не конец, — безжалостно продолжал Морган. — Стоило девушке выйти за порог, как тебя тоже понесло из дома. Ты покупал сигареты в баре на Риджент Плейс, а всего несколько минут спустя ее нашли мертвой в ста пятидесяти метрах от площади. У тебя при себе обнаружились ее перчатки. Можно только теряться в догадках, какие доводы сделает из этого на процессе прокурор.
Странно, но Фокнер с каждым словом становился спокойней и сдержанней.
— А что с десятифунтовым банкнотом? Какого черта мне вообще упоминать о нем, если его не было? — отчетливо произнес он.
— Чтобы слепить сказочку поправдоподобней, — не задумываясь, ответил приятель.
— И ты в это веришь?
— Считаю, что поверят присяжные.
Фокнер, сгорбившись, пошатываясь на нетвердых ногах, медленно подошел к бару, потянулся к бутылке с джином, налил себе полный стакан и, повернувшись к гостям спиной, осушил его до дна. Когда он снова посмотрел на друзей, взгляд его был серьезным и спокойным.
— Все логично, весь ход мыслей без сучка без задоринки, Джек, однако в твоих рассуждениях я таки нащупал два слабых звена. Особый акцент ты сделал на то, что у меня оказались перчатки Грейс. По-моему, стоит подчеркнуть, что они уже были у меня до ее убийства. В любом случае перчатки становятся важной уликой, только если докажется, что Грейс Пакард пала жертвой Любовника Дождя. Ты рассматривал ситуацию под таким углом зрения?
— Да, — бесстрастно признал Морган.
— Следовательно, если я этот
— Труп нашли в неполных четырехстах метрах отсюда, в парке Джубили. Ты мог спуститься по черной лестнице и выйти через запасный выход из дома и не встретил бы живой души. Так, во всяком случае, утверждал бы прокурор.
— Но согласись, ведь я ничего не знал о новом убийстве, помнишь? Я узнал о нем только от тебя, правда? Или совсем забыл? Ты сообщил о преступлении сразу же, как вошел. Я как раз переодевался в спальне, а ты стоял на этом самом месте и рассказывал.
— Да, это так. Теперь и я припоминаю, — согласился Морган. — Ага, я спросил, слышал ли ты о новом убийстве, потом машинально взял с кресла газету и обнаружил, что это вечерний выпуск за пятницу. — Он медленно подошел к камину и поднял с велюровой подушки газету, что так и осталась там валяться с прошлого вечера. — Вот она: последний выпуск, пятница, двадцать третьего. — Морган поднял на приятеля недоуменный взгляд. — Послушай, ты же не выписываешь газет?
— Ну и что из этого?
— Как же у тебя оказалась газета, если ты два дня не выходил из дома?
Джоанна отчаянно ойкнула. Только сейчас Фокнер впервые утратил часть своей самоуверенности. Он поднес ладонь ко лбу, пытаясь собрать спутанные мысли.
— Черт, только вспомнил. У меня не оставалось курева. Я был такой уставший… просто с ног валился, даже думать был не в силах. За окном лил дождь, помню, как он барабанил по стеклам. — Казалось, он говорит сам с собой, словно вокруг никого не было и самым главным было — заставить свою память переворошить прошлое в поисках правды. — Я решил, что глоток свежего воздуха проветрит мои мозги, да и потом, у меня в доме не осталось и крошки табака, так что пришлось выползать из норы.
— А газета?
— Кажется, я купил ее у старикашки на углу Олбани-стрит.
— Совсем рядом с парком Джубили.
Тишина, которая окутала комнату, была соткана из нитей недоверия и подозрений. Они замерли в могильной тиши, пока спустя мгновение ее не разорвал зловещий раскат грома.
Джек был бледен, как саван. На лице Джоанны застыла маска смертельного ужаса.
Фокнер медленно перекатил голову с одного плеча на другое, словно не мог осмыслить, что происходит и когда этому придет конец.
— Ты должна мне верить, должна, тысячу чертей, должна верить мне до гроба, слышишь, Джоанна!
Девушка с трудом прошептала побелевшими губами:
— Джек, увези меня отсюда, пожалуйста. Очень прошу, забери меня из этого дома…
— Нет уж, милочка, — яростно рявкнул Бруно. — Не такой я кретин, чтобы позволить тебе свалить именно сейчас!
Твердой рукой он вцепился в ее плечо. Она в испуге выдернула его из хищных пальцев и метнулась в сторону. Бруно пытался удержать ее, но девушка споткнулась о мольберт. Нестойкое сооружение перевернулось, и листы ватмана, над которыми совсем недавно работал скульптор, рассыпались по ковру. Последний его эскиз, тот, где были четыре фигуры, рядом с которыми на белой бумаге прорисовывалась пятая тень-химера, упал к самым ногам Джоанны — последнее жуткое и неопровержимое доказательство. Боль, страх, ужас, смятение и ненависть — все сразу отразилось у нее на лице.