Ад
Шрифт:
Быстро вернувшись к Ляльке, я схватил ее за руку:
— Ушиваемся отсюда!
Та не стала задавать лишних вопросов и, перепрыгнув через своего неприятеля, побежала за мной мимо Гемоновича, который, раскачиваясь и не отпуская рук от лица, стоял на коленях.
Все было разыграно как по нотам. Я бежал к дому, из окна которого высунулся Дмитрий, и мысленно решил основать международную премию «Грезмец» — «Гременецкий золотой стрелец». Первую такую награду должен был получить Дмитрий Анатольевич. Заслужил, снайпер с уфологическими наклонностями!
Все было разыграно как по нотам. И, наверное, именно эта
Первый выстрел хлестнул воздух, когда мы уже почти подбегали к окну, а Дмитрий высунул из него ногу, чтобы выпрыгнуть на газон с раскиданным по нему кирпичом. Я резко оглянулся. Гемонович, так и не отняв левой руки от глаз, правой направил пистолет в нашем направлении. На звук стрелял, гад!
— Лялька! Быстро беги за угол, — выкрикнул я. — Дмитрий, не высовывайся!..
Вторая пуля ударила возле меня, высекая цементную пыль из стены дома. Умница Лялька продолжала бежать. Дмитрий приготовился к прыжку. Я замахал ему рукой и заорал:
— Назад! Назад!..
И чуть не поймал третью пулю.
А Дмитрий уже неуклюже приземлился, с грохотом разбросав груду кирпича, попавшуюся ему под ноги. Треклятый Гемонович среагировал почти мгновенно, шандарахнув четвертой пулей по месту падения Бабия. Я видел, как того пошатнуло и бросило назад, к стенке, а на грязном лбу мгновенно расплылось красное пятно.
— С-сука! — через горло вывернул я всего себя наизнанку и бросился прямо на черное дуло, направленное уже на меня.
Наверное, через какое-то мгновение и я лежал бы рядом с Дмитрием, если б что-то не ударило меня сзади, свалив с ног. Пуля свистнула сверху, а какой-то мужичище втискивал в землю мое тело, не давая возможности пошевелиться и закрывая рот липкой ладонью. И сил для сопротивления у меня уже не было. Вдали что-то затопотало.
Казалось, прошла целая вечность после того, как мужик, сваливший меня, ослабил свою хватку. Впрочем, и действительно, наверно, прошла вечность, потому что Гемоновича уже нигде не было видно. Словно испарился. Как и его отморозки.
— Где? — выдохнул я, всматриваясь в лицо камуфляжника, спасшего меня.
— В переулок похромали… Да успокойся ты! За ними наши ребята побежали. Однако же отстреливаются… Но я думаю, что сейчас их всех повяжут. А вы с ними чего не поделили?..
Но я не ответил ему, наблюдая за тем, как двое его друзей поднимают с земли Ляльку, а она, вырвавшись из их рук, плавно, словно в замедленном кино, бежит к телу Дмитрия и замирает возле него, схватившись обеими руками за горло.
— С ума люди сошли, — бубнил камуфляжник, — совсем с ума сошли. Вокруг такое горе, а они еще и друг друга грохают. А может, это и к лучшему?.. Потому что уже которые сутки идут, а город словно вымер. Никто к нам не торопится, да и наши люди в том проклятом тумане исчезают… Что с нами со всеми будет? Где сил взять, чтобы все это вытерпеть?..
Что я мог ему ответить? Ведь я и сам не знал, где взять тех сил, чтобы не отвести глаз от Лялькиного лица, когда она молча, растерянно и обвинительно, повернула его ко мне. Как было осилить тот поток тоски,
Банду Гемоновича никто так и не догнал: она словно растворилась среди развалин, поскольку там были и зрячие проводники. Да и стрелял, оказывается, Дмитрий — ах, гуманист! — на малой мощности, потому что вытащенный аккумулятор выпячивал карман его куртки. Я осторожно извлек его оттуда, когда мы с камуфляжниками клали безжизненное тело в какой-то автомобиль, едущий по направлению к больнице нефтеперерабатывающего завода. Наши помощники хотели сразу же отвести погибшего в крематорий на берегу Сухого Каганца, который, оказывается, был уже создан. Но я, поглядев на Ляльку, попросил ребят показать, как положено, тело врачу: пусть Лариса проведет с ним некоторое время, пусть простится — может, раскаменеет.
А пока Лялька полностью отгородилась от этого безумного мира. Она молчала, сцепив сухенькие кулачки, крепко сжав губы и больше не обращая никакого внимания ни на жалобный рев автомобильных двигателей, ни на замершие в небе тарелки, ни на человеческую суету. Ни на меня, опасного для окружающих человека, который просто прекратил для нее свое существование и был с этих пор мертвее Дмитрия. Что ж, она, наверное, была права…
А околобольничный пейзаж за время нашего отсутствия радикально изменился. Все раненые были вынесены из здания и расположены на открытом пространстве. Слава богу, хотя на что-то руководство решилось! Однако с точки зрения того, что зеленоватые создания снова начали медленно ползать по небу, такой шаг мог быть и сомнительным. Все это я воспринимал лишь каким-то краешком сознания, потому что не мог ни на чем сосредоточиться, кроме съеженной фигуры Ляльки, замершей над телом Дмитрия. Но, как ни путало мои мысли, огромным усилием воли я все-таки взял себя в руки: надо было найти Беловода, отдать под его надзор Ларису и возвращаться к поискам Гемоновича. У меня отныне с ним свои счеты, и поэтому найти его должен был именно я.
При одном упоминании этой фамилии меня охватила какая-то животная ярость, а тело обожгло таким жаром, словно рядом кремняк выскочил. Надо было действовать! Нельзя нам с Лялькой одновременно с ума сходить. Нельзя! Скрипнув зубами и подхватив кофр с документами и лазером, я обратился к камуфляжнику, который все это время не отходил от нас:
— Слушай, друг, побудь с девушкой. Я сейчас вернусь, только одного знакомого отыщу.
— Да в чем дело, — почесал тот затылок, — побуду. Я ж ничего, я ж понимаю. Только ты побыстрее.
Для того чтобы оббежать все ряды раненых, мне хватило пятнадцати минут. Беловода среди них не было. Лианны тоже нигде не наблюдалось. Не проникаясь темой входной двери, я через окно с выбитыми стеклами влез в здание и пошел на второй этаж. Внутри было темно, душно и пусто. Лишь перед дверью нужной мне комнаты сидело двое оранжевожилетчиков.
— Служивые, — позвал я их, — там, в комнате, никого нет?
Они переглянулись.
— Да есть, — ответил один из них. — Дед какой-то. С девчонкой.