Ада Даллас
Шрифт:
– Они выходят из игры, – сказал Сильвестр. – Они могут, заплатив штраф, изъять из полиции протокол и не допустить этот материал в газеты, за исключением, конечно, "Свободной прессы". Если мы согласны воздействовать на "Свободную прессу", они выходят из игры. Вот их предложение. Нам предстоит решить. Какое решение мы примем, значения для нас не имеет. Если они выходят из игры, мы побеждаем. Не выходят, история получает огласку, мы побеждаем. Для них: куда ни кинь – везде клин. – Он молчал, глядя на Аду, в его черных глазах таилось что-то неуловимое. –
Они не сводили друг с друга глаз и улыбались. Кончиком языка Ада провела по губам, медленно подняла большой палец правой руки, секунду смотрела на него, а потом, описав им дугу и улыбаясь еще шире, опустила вниз. Затем тихо и отчетливо сказала:
– Смерть.
Сильвестр не сводил с нее глаз, какая-то тайная мысль владела ими обоими.
– Решение окончательное? – спросил он.
– Да.
Не отрывая от нее взгляда, он набрал номер телефона.
В эту минуту я ненавидел ее. Я знал, что ради достижения своей цели она готова на все средства, но никогда не думал, что она так жестока. Совсем как Сильвестр. Нет, хуже, чем Сильвестр. Никогда больше у меня не появится желание дотронуться до нее.
Но спустя час, когда она ложилась спать, торжество победы исчезло с ее лица. Выражение жестокости уступило место усталости и печали, и я вздохнул с радостью. Нет, она совсем не такая, как он.
– Почему бы тебе... – начал я и замолчал.
– О чем ты говоришь? – взглянув на меня, спросила она.
– Почему бы тебе не принять аспирин? – спросил я.
– У меня ничего не болит, – ответила она и потушила свет.
Я же хотел сказать: "Почему бы тебе не переменить решение? Позвони Сильвестру и скажи ему, что ты передумала".
Но я не сказал этого. И поэтому считаю себя виновным в том, что произошло с Адой. Да, я знаю, что виновен. Предоставив событиям развиваться своим чередом, я стал их невольным участником.
Я лежал и с отвращением думал о том, что она наделала. Еще минут двадцать она возилась в темноте, потом выключатель щелкнул, зажегся свет, и она прошла в гостиную.
Я слышал, как она позвонила в комнату Сильвестра и сказала:
– Вы можете зайти к нам? Это очень важно.
Я встал и, накинув халат, вышел в гостиную. Ада выглядела усталой, но явно чувствовала себя лучше, чем полчаса назад.
– Я трусишка, – робко усмехнулась она мне. – Зайчишка-трусишка. Не могу выдержать, придется отпустить ее на все четыре стороны.
Я обнял ее.
Вошел Сильвестр. Он был в темно-лиловом халате, его седые волосы тщательно причесаны, словно он и не ложился спать.
– Ну? – совсем тихо спросил он, посмотрев поочередно на каждого из нас.
Потом они посмотрели друг на друга, но совсем не так как полчаса назад.
– Я передумала, – сказала она. – Давайте предоставим ему возможность выйти из игры.
Несколько секунд он изучал ее лицо.
– Ваше право, – пожав плечами, сказал он. – Вам и решать.
Он поднял трубку и набрал номер.
– Мистер Ланкастер? Мы пересмотрели наше решение и готовы согласиться на ваше предложение. – Он замолчал и я увидел, как менялось его лицо, пока голос в трубке быстро и сердито что-то ему выговаривал. Различить слов я не мог. Наконец Сильвестр чересчур вежливо сказал: – Он не снимет свою кандидатуру? Что же, в таком случае мы вынуждены действовать, как намеревались.
Он бросил трубку на рычаг и поднял на Аду взгляд, в котором, мне показалось, светилось любопытство:
– Мы несколько опоздали. Не очень, но тем не менее опоздали. Ленуар не выйдет из игры. Дело в том, – он помедлил, и его темные глаза вонзились в лицо Ады, как будто он хотел на нем что-то отыскать, – что пятнадцать минут назад Марианн Ленуар пустила себе пулю в висок.
Смертельно побледнев, Ада широко открытыми непонимающими глазами смотрела на него.
– Боже мой! – охнула она и, выбежав в соседнюю комнату, захлопнула за собой дверь.
С минуту царило молчание. Потом из-за двери донеслись всхлипывания – первый и последний раз в нашей совместной жизни я слышал, как она плачет.
"Свободная пресса" рассказала всю историю, вынуждены были повторить ее и другие крупные газеты.
Мы одержали победу большинством в 127 000 голосов.
СТИВ ДЖЕКСОН
Люди запрудили улицы; навалившись на украшенные яркими флажками канаты, они застыли в покорном ожидании и с любопытством вглядывались в даль в надежде увидеть Томми и Аду Даллас. А над городом стоял гул толпы – так порой гудит ветер в высокой траве или, пожалуй, в листве деревьев. Нет, этот гул был похож только на гул застывшей в ожидании толпы.
Мой микрофон был установлен напротив главного входа в Капитолий на Лафайет-стрит. Длинный провод шел от него к фургону, на крыше которого размещались две цветные телевизионные камеры. Я вел репортаж.
– Огромная красочная толпа замерла в ожидании нового губернатора и его очаровательной супруги, – сказал я в микрофон. – Процессия вот-вот двинется в путь. Все ее участники уже сидят в машинах. Мы ждем только, когда губернатор, прошу прощения, он станет губернатором через несколько минут, когда мистер и миссис Даллас займут свои места в губернаторском "кадиллаке", и тогда мы тронемся.
Длинная вереница разноцветных машин с откидным верхом, битком набитых так называемыми "уважаемыми гражданами штата", стояла на мостовой между канатами. Наконец из здания выскочил изящный человек с черными усиками в большой белого фетра шляпе – официальный распорядитель церемонии. Лицо его было озабоченно-важным. Четыре полицейских, по два с каждой стороны, в отполированных до блеска сапогах и заутюженных до острия ножа бриджах стояли возле веревок на тот случай, если толпа вдруг рванется внутрь. Но полицейским нечего было делать, потому что это была, как я уже сказал, застывшая в покорном ожидании толпа.