Адам и Эвелин
Шрифт:
Хотя при переработке текста я и сбрасывал с диалогов все больше и больше лишнего балласта, они все равно остались в надежном окружении прозы, сдерживаемые ею.
Проработка рукописи, прерывавшаяся из-за многочисленных поездок и занятости, потребовала гораздо больше времени, чем написание чернового варианта. Работа доставляла мне удовольствие и была скорее даже отдыхом — по крайней мере, после того, как в конце марта я наконец-то придумал
Написав финал, я начал возвращать в текст мотивы, которые были важны в первых главах, но утратили значимость по ходу написания романа, мотивы же, которые вышли на первый план в последних главах, я теперь интегрировал и в начало текста.
Библейский миф был мне колоссальным подспорьем. Он не только служил ориентиром, по которому можно было выстраивать каждую отдельную главу и который придавал выпуклость мелким, на первый взгляд второстепенным деталям. Читая Библию, я понял, что речь ведь идет не только о познании добра и зла, но что в раю есть еще одно важное дерево, и растет оно, между прочим, в самом центре рая: древо вечной жизни. Чтобы мы не съели еще и плодов от этого дерева и в самом деле не стали, как Бог (мы ведь и так уже научились различать добро и зло), Адама и Еву изгоняют из рая. Эдемский сад охраняется херувимом с огненным мечом в руках. Стремление к бессмертию, по крайней мере, к очень долгой, продленной жизни вдруг неожиданно стало важным. Цель всей науки и всех технологий можно определить и как продление жизни — по крайней мере, как ее улучшение, а ведь именно наука и технологии в своем предельном воплощении символизируют Запад.
О чем речь в этом тексте? О смене форм зависимости и свободы: осознать свободу, которая имелась на Востоке, оказалось возможным лишь после исчезновения самого Востока, когда произошло знакомство с Западом; присущие жизни на Востоке относительная маловажность денег, отсутствие конкуренции и борьбы за существование — все это очень не похоже на сегодняшний день.
Что мне хотелось сказать этой книгой? Мне хотелось создать некую противоположность роману «Новые жизни», на этот раз облечь рассказ о смене одного мира другим в форму притчи.
Мне кажется, что это и с формальной точки зрения — пункт конечный и поворотный. Как и в некоторых рассказах из «Мобильника», здесь вся книга построена прямолинейно, словарное и синтаксическое разнообразие сведено к минимуму: до-мажорная пьеса без сопровождения.
Не в последнюю очередь мне хотелось показать и глубину падения, которая отделяет наш сегодняшний день от 1989 года. Когда в последней главе Эвелин говорит, что ее ребенок придет «в прекрасный мир, в самый прекрасный из всех миров», а Адам воспринимает ее слова скептически, она спрашивает: «Ну, скажи тогда, когда было лучше?! В какое время ты хочешь вернуться?» Этот вопрос он оставляет без ответа. Ее обоснованная надежда — это наш позор, наш стыд за то, что все вышло по-другому. Помимо этого Адам и Эвелин — беженцы. Сегодня ту меру помощи и внимания, которые им оказывались, уже невозможно себе представить.
И последнее замечание. Финал книги — Адам сжигает фотографии своих творений, которые проявлял в первой главе, — неоднократно интерпретировался в том ключе, что Адам порывает со своим прошлым, оставляет его позади, то есть сжигает. Но более внимательным читателям не удается совместить это впечатление с реакцией Эвелин, потому что «Эвелин вся похолодела». До этого она перешагнула через себя и вставила своих врагинь (фотографии) в альбом, который Адам должен был использовать в качестве портфолио. Если Адам сжигает именно эти фотографии (а про другие речи не идет), тогда, очевидно, потому, что хочет спасти от измельчания и коммерциализации то, что когда-то было содержанием его жизни. В главе тридцать семь — «Иллюминация» — Адам говорит по поводу герба Кошута, флага венгерского освободительного движения 1956 года: «Он хотел сжечь его, чтобы спасти». А когда Михаэль спрашивает его, что он имеет в виду, Адам отвечает: «Ну, уж лучше сжечь, чем он попал бы в чужие руки. Нет лучшего доказательства любви».