Адам и Эвелин
Шрифт:
Только когда она пробралась к противоположной стене и попыталась закрыть окно, то заметила, что оконный переплет надломлен и провалился назад. Ей понадобились часы, чтобы собрать фотографии или, вернее, то, что от них осталось. Ей даже удалось поднять секретер и придвинуть его к стене.
Теперь она заливала кипятком чайные пакетики в стеклянном чайнике. Вернувшись в коридор, она открыла дверь в подвал, пошарила в углу за ней, нашла фонарик, спустилась вниз и осветила темную комнату. Та была пуста. Эта пустота посреди разорения утешала.
Адам смеялся. Катя что-то говорила. Эвелин сделала бутерброды, порезала их на четвертинки и стала раскладывать по тарелкам гарнир из зеленого лука, хрена и горчицы, между ними она поочередно клала маринованные и соленые огурцы. Она проделывала все это с большой тщательностью, не торопясь — словно Адам мог рассказывать, только пока она работала.
Ванную и другие комнаты она просто окинула взглядом. Повсюду одно и то же. Она боялась подниматься наверх, в ателье.
Эвелин протянула Кате и Адаму тарелки.
В открытую дверь она увидела меньший из двух манекенов, который висел на крючке для рождественской звезды. Большой был распорот и лежал на полу. Ткани были облиты чем-то вонючим. Когда она повернулась, чтобы спускаться, она увидела и его — большой белоснежный бюстгальтер, висевший на дверной ручке. Она сама подняла его тогда. Она знала, что он действительно мерцал белизной, он не мог не светиться посреди всего этого разорения, как и айва в саду. Она сняла его с ручки.
Неужели она по-прежнему не знала, что делать с этой вещью? Она взяла зажигалку, поднесла пламя к бюстгальтеру и, наконец, метнула его в большую комнату, словно факел.
Адам опять засмеялся. Нет, это был не смех, но Эвелин не знала, каким еще словом это можно назвать.
Адам выбросил в сад окурок сигариллы и закрыл окно. Эвелин хотелось слушать дальше, она была готова намазывать все новые и новые бутерброды, мыть и вытирать посуду, лишь бы он продолжал говорить. И только в этот момент Эвелин поняла, что снова верит Адаму.
54
ПОСЛЕДНИЕ ВЕЩИ
Эвелин подождала, пока ее обгонят пассажиры, вышедшие из вагона вместе с ней. Немного не дойдя до лестницы, она остановилась. На какое-то мгновение она осталась на перроне совсем одна. Итак, теперь он был частью ее жизни, ее пути домой из университета. Он пока не был испорчен никакими заботами, с ним не связывалось никаких плохих воспоминаний. И сама она была не той собой, которую знала, а той, какой всегда представляла себя, думая о будущем.
Заметив Адама на верхней ступеньке лестницы, она испугалась и остановилась. При этом она ведь радовалась тому, что он ее ждет.
— Где ты пропадаешь?! — воскликнул он, когда между ними оставалось всего несколько ступенек.
Он посмотрел на свои часы и помахал Кате и Мареку.
— Я что, опоздала?
— Вообще-то мы еще хотели зайти в кондитерскую,
— А Габриэла и Михаэла разве не собирались для нас что-нибудь испечь?
— Кто?
— Ну, соседки наши.
— Это тебе, запоздалый презент в честь начала учебы, — сказал Марек и протянул Эвелин маленький треугольный пакетик с конфетами.
— Поздравляю, — сказала Катя и обняла ее.
— Спасибо, — сказала Эвелин. — А у меня для вас только вот это. — Она достала из сумки полупустую банку горчицы.
— А это что?! — сказала Катя и подняла вверх руку с красно-рубиновым кольцом. — Кроме того, это уникальная вещь! — Она щелкнула пальцами по банке, издавшей при этом громкий глухой звук.
Эвелин взяла Адама под руку. Они перешли через дорогу и пошли дальше по каштановой аллее.
— Михаэла и Габриэла, — произнес Адам.
— Нечастое сочетание, — сказал Марек.
— Из хорошей семьи, — добавила Катя.
— Что значит «из хорошей семьи», что ты говоришь? — спросил Адам.
— Но это так, у вас абсолютно элитное соседство.
— Раньше это называлось «коммуналка».
— Точно! — воскликнул Марек. — Коммуналка!
— Мне бы больше хотелось чего-нибудь своего, это не должно быть что-то выдающееся, но со своей ванной, со своим туалетом, хотя бы ради ребенка.
— В этом районе ты ничего своего не снимешь.
— Или в подвальном этаже, — сказал Марек. — Я как-то жил в подвале.
— По мне бы лучше так.
— Но не с беременной женой, Адам. Вы, кстати, можете предложить своим соседкам стать крестными мамами.
— И там правда есть сад?
— Окна выходят в сад — он, правда, только для жильцов нижнего этажа, им весь этот дом принадлежит. Но они наверняка не будут против, если вы будете вывозить на полянку детскую коляску или если Эльфи там иногда будет ползать.
— А залог? У тебя так много денег? — спросил Адам. — Мы тебе потом все отстегнем, при первой возможности…
— Стегнете? — спросил Марек и улыбнулся.
— Выплатят, все выплатят. Нет проблем, правда, — сказала Катя и просунула руку под локоть Эвелин, так что их четверка занимала теперь весь тротуар.
Эвелин двигалась, словно во сне. Она слышала голоса других, но ей не хотелось, чтобы что-то отвлекало ее от этой новой жизни. С каждым шагом, который приближал ее к ее собственной комнате с паркетом и лепниной и огромной кухней, она чувствовала себя увереннее.
— А почему этот дворец так дешево стоит? — спросил Адам.
— Не так уж и дешево. Это все благодаря их родителям. Они хотят, чтоб с их дочерьми жили приличные люди, — объяснила Катя.
— А мы — приличные люди?
— Ну конечно, не наркоманы, не богема, бежали от коммунизма, учитесь, трудолюбивые и красивые, таким нужно помогать. К тому же Эви будет обучать их русскому языку.
— Ты? — Адам остановился.
Эвелин пожала плечами и потянула его дальше.