Адам не женится на Еве
Шрифт:
– Глеб Аркадьевич, мы в аварию влетим, если будете меня толкать без предупреждения, – возмутился внештатный водитель. – Слова же есть.
– Олежек, вылезай, – приказал Катков. – Санин, за мной.
У него отвратительная черта заканчивать диалог на середине и не реагировать на замечания, даже если он не прав.
Дейл – Гоша вошел в свою квартиру, опираясь на костыли. Неля завизжала от радости и повисла на его шее, целуя в обе щеки:
– Наконец-то! А обещал через денек, я тут совсем завяла.
– Не пускали, – смущенно произнес он.
Неля отстранилась, оглядела его.
– У тебя только нога пострадала? – озабоченно спросила она.
– И голова немного. Сотрясение. Пройдет.
– Голова – это ничего, – вновь обняла его Неля. – Без головы жить можно. Гоша, я безумно скучала.
– Так и я… Вот, сбежал…
– Сбежал из больницы?
Она смотрела с обожанием на небритое, не отличающееся привлекательностью лицо, а он уже завелся и, ковыляя к кровати, подталкивал туда Нелю. Она разве против? Черта с два! И хотя главный вопрос вертелся на языке, Неля отложила его.
Глава 32
Либо Боровский мастерски изобразил скорбь, либо на самом деле был убит без выстрела в упор, но трагизм к его лицу прирос намертво. И как будто он ждал представителей прокуратуры, во всяком случае, не удивился, не задал обычных вопросов, а пригласил в свой кабинет. По услужливости и чуть заметной суетливости стало видно: он взволнован. Катков и Олег расположились на стульях напротив него, Санину места не нашлось, он стал у окна, вернее, присел на подоконник. Но Катков достал несколько листов, протянул Санину через плечо, не оборачиваясь, тот взял и озирался в поисках стула, протокол стоя не напишешь. Боровский спохватился, вышел в коридор и вернулся со стулом. Когда все наконец расселись и наступил относительный покой, Катков начал:
– Вы, я полагаю, знаете, что Зосю Георгиевну застрелили в ее квартире.
– Да, мне известно.
– Причины, надеюсь, вам тоже известны?
Понятно, о каких причинах спросил Катков. Но интонация была больше утвердительная, чем вопросительная, следователь словно подразумевал участие Боровского в заговоре против Зоси. Волнение допрашиваемого удвоилось, ответил он тягуче, будто слова вязли на его губах:
– Мне неизвестно.
– Как же, вы у нее доверенное лицо, мы читали договор, который нашли в чемодане. Зося Георгиевна собралась уехать?
– К брату, у него недавно был инфаркт.
– Недавно, это когда?
– Ей позвонили…. третьего июня, кажется… Да, третьего. Она была на вечере у Бабаджанова, оттуда и уехала к брату, вернулась спустя несколько дней. Меня почему-то не предупредила, что уезжает.
Боровский наклонил голову, завозился в ящике, Каткову показалось, он прячет слезы за наклоном головы. Видно, натура у него предельно тонкая и нежная, надо было этой натуре в женском теле поселиться.
– Где живет ее брат? – спросил Катков.
– Мне она не говорила.
– Странно. Между тем у вас с Зосей Георгиевной был роман и, насколько мне известно, вы были у нее перед тем, как произошло убийство.
Боровский не умел владеть собой, он открыто занервничал, покрылся пятнами, выглядевшими на бледном лице искусственными.
– Роман? – промямлил он, потупившись. – Вы заблуждаетесь.
– А с кем же у нее был половой контакт перед убийством? – подлавливал его Катков, давая
– Со мной, – не стал отнекиваться Боровский. – Это случилось первый раз и, к несчастью, последний. Я любил Зосю, она никогда не разрешала приблизиться к ней ближе чем на метр. А тут вдруг, после заключения договора с Бабаджановым… сама. Намекнула, что у нас может получиться долгосрочный союз… Представьте, на каком небе я очутился.
– До которого часа вы (и хотел поддеть: пробыли на небе) находились у нее?
– Я вышел в семь вечера.
– Как вы входили, видели соседи. А как выходили, кто видел?
– Я никого не встретил.
– Жаль…
– Может быть, подойдет время? – вдруг отошел от скорби Боровский. Очевидно, понял, что убийство следователи с удовольствием скинут на него, потому и речь его приобрела упругость. – От Зоси до моего дома ехать, если не по центральным улицам, двадцать минут. Именно через двадцать минут я был у своего дома, там меня видели соседи, они подтвердят.
– А потом где вы были?
– Дома. Но я разговаривал по телефону несколько раз, по обычному телефону, а не по сотовому. Это легко проверить, можете спросить…
– Спросим, проверим, – перебил Катков. – А не ответите ли на такой вопрос: что вы думаете о Галдине?
– Как вам сказать… Скрывать не стану, он никогда не нравился мне. Не только потому, что приручил Зосю…
Катков сделал удивленное лицо и подался корпусом к Боровскому:
– А, так они…
– Да. Почему скрывали связь, не знаю, не понимаю. И думали, этого никто не замечает.
– Кто же заметил еще?
– Полагаю, многие видели их отношения. Необязательно ходить в обнимку, достаточно заметить переглядывания, рукопожатия, поведение во время танцев и курения.
– Убедили. Но что собой представлял Галдин?
– На первый взгляд это был идеал мужчины. Вы не застали бы его в плохом настроении, он не напивался до скотского состояния, умел поддержать беседу на любую тему, был обходителен, неплохо – очень неплохо – зарабатывал. Но когда присмотришься к нему, а меня интересовало, чем он прихватил Зосю, изнанка коробила. Не знаю, поймете ли вы меня…
– Я всех понимаю, – преданно глядя в глаза Боровскому, заверил Катков.
Олег поражался его быстрым переменам, а говорят, Глеб Аркадьевич круглогодично находится в спячке. Да, у него невыразительное лицо с наполовину приспущенными веками, бесцветными глазами и вялыми губами – портрет коматозника готов. Если прибавить сюда неторопливость и кажущийся пофигизм, то всерьез Каткова трудно воспринимать. Но при всей внешней лени он умудряется, не изменив мимики и позы, переродиться в противоположного человека. То пугает одними вопросами, заданными без интонаций, сухо и отчетливо, отчего кажется, что преступника обнаружил, всего лишь ведет с ним типовой диалог, а вообще-то готов надеть на него наручники. То он сама ласка, душка, безобидный, сочувствующий маленький человечек, которого заставили заниматься грязной работой. То он дружественен и прост, подкупающе чистосердечен, а то и попросту хитрец вкупе с провокатором. И все эти перемены за счет одних интонаций, ну, еще чуть-чуть выражение глаз меняется. Олег так увлекся наблюдениями, что пропустил часть диалога, внимание сконцентрировал, когда Боровский оправдывался: