Адам Смит
Шрифт:
Если же Англия не желает давать все эти права жителям колоний, то нечего ждать от них налогов. В этом случае Англии самой придется содержать военное и гражданское управление в колониях. Это дорого и бессмысленно.
Таковы были идеи шотландского мудреца. Это были патриотические и даже великодержавные идеи. Он хотел не ликвидации империи, а превращения ее в свободный союз народов и слияния британцев, американцев, ирландцев в единую нацию.
Путь к этому слиянию в его представлении лежал через свободу торговли и — на этой основе — быстрый рост экономики, который, в свою очередь, облегчил бы и финансовое положение правительства.
По
Эту позицию Смита надо оценивать с учетом исторической обстановки. Даже революционный конгресс, делегатами которого были Вашингтон, Джефферсон и Франклин, в своей резолюции от 6 июля 1775 года заявлял: «Мы не намереваемся расторгать союз (с Англией. — А. А), который столь долго и счастливо существовал между нами и который мы искренне хотим видеть восстановленным. Необходимость пока еще не довела нас до этой отчаянной меры…»
Между тем в это время фактически уже шла война, во всяком случае в Массачусетсе.
Потребовался еще год, чтобы необходимость довела их до «отчаянной меры» — провозглашения независимости.
Весь имперский план Смита относился только к территориям с белым населением. Он приводил данные, согласно которым население Великобритании в то время составляло 8 миллионов человек, Ирландии — 2 миллиона и британских колоний в Америке, включая острова Карибского моря, — 3 миллиона.
Об этих 13 миллионах людей и шла у него речь. (Стоит напомнить, что это было значительно меньше населения Франции, достигавшего примерно 20 миллионов.) Правда, из 3 миллионов американцев довольно значительную часть составляли негры-рабы. Смит в «Богатстве народов» неоднократно выступает против рабства, опять-таки выдвигая на передний план экономические мотивы — низкую производительность рабского труда. Но, толкуя об империи, Смит просто умалчивает о судьбе этих людей в его плане. Очевидно, они должны были остаться рабами хотя бы потому, что Смит не видел никаких шансов на смягчение душ плантаторов-рабовладельцев, силу которых он не хотел недооценивать. Опять-таки надо сказать, что и вожди Американской революции и республики отнюдь не были сторонниками ликвидации рабства (за исключением, может быть, Франклина в последние годы жизни).
Была еще Индия, или, как всюду говорится у Смита, Ост-Индия — необъятная, сказочно богатая и отчаянно бедная. Там хозяйничал жестокий и ненасытный хищник — Ост-Индская компания, которая теперь не только торговала, но собирала налоги, управляла, содержала армию и флот, вела войны, сажала и свергала правителей. Но она была еще не в состоянии проглотить всю громадную страну. Прочно утвердившись в Бенгалии и Мадрасе, компания постепенно подчиняла себе княжество за княжеством. Так создавался колониально-феодальный заповедник, просуществовавший до наших дней.
Смит писал, что Ост-Индская компания жестоко угнетает Индию. Он прямо связывал голод с ее деятельностью и приводил почерпнутые им где-то сведения, что в британских владениях в Индии ежегодно умирает от голода 300–400 тысяч человек. Для хищной монополии и ее продажных агентов в Индии он не жалел суровых и резких слов.
Но он, конечно, не предлагал ни превращать индийцев в англичан, ни давать им независимость. (Трудно, впрочем, представить себе, что могла означать независимость для Индии конца XVIII века, раздробленной на десятки и сотни враждующих между собой феодальных
Смит писал лишь, что территориальные приобретения Ост-Индской компании составляют «бесспорное достояние короны, то есть государства и народа Великобритании». Англия может брать с них налоги, но, во-первых, эти деньги должны принадлежать нации, а не частной монополии, а, во-вторых, «может, пожалуй, оказаться целесообразным облегчить, а не отягчить бремя этих несчастных стран…»
Время от времени на заседаниях Королевского общества, у лорда Шелберна, у издателя Стрэхена Смит встречал американца Бенджамена Франклина. Они не были друзьями, но нравились друг другу и всегда беседовали с удовольствием. Смит умел и любил его слушать, и старик ценил это.
Смиту хотелось пересказать в книге притчу Франклина о коровах. Скупой и жестокий фермер решил не кормить своих коров, но хотел доить их по-прежнему. Тогда коровы взбунтовались и решили, что они будут лучше сосать молоко друг у друга. Иначе говоря, американские колонии будут торговать друг с другом, а не с Англией, если британский «фермер» захочет доить их, облагая несправедливыми налогами.
Потом он передумал и убрал притчу: Франклин опубликовал ее, а ссылаться на анонимный памфлет Смит не хотел.
— Колонии уже мало похожи на недовольных коров, — сказал Смит однажды Франклину, сидя рядом с ним на скамье в саду после обеда у лорда Шелберна. — Теперь это скорее разъяренные быки.
Старик усмехнулся. Глаза его сузились, кожа в глазницах собралась морщинками, как всегда, когда он собирался пошутить на свой особый, мнимопростецкий лад.
— Превратить смирную корову в быка — трудное дело. Привести быка в ярость тоже, как известно, не просто. Но добиться того, чтобы тринадцать разъяренных быков сговорились и действовали все вместе, — это поистине верх государственного искусства. И это искусство показали король и лорд Норт.
Продолжая разговор, Смит вспомнил последний памфлет Франклина, наделавший в Лондоне столько шума: «Как из великой империи сделать маленькое государство». Писал он великолепно. «Большую империю, как большой пирог, обрезают по краям», — процитировал Смит, и Франклин, довольно улыбнувшись, кивнул головой. Фраза была хороша: проста до наивности и остра, как нож, которым режут пирог.
Франклин сидел почти неподвижно, опираясь на большую сучковатую, гладко отполированную палку. В последнее время он сильно страдал от подагры. Кроме того, палка могла пригодиться для других целей, и, как полушутя уверял Франклин, недавно пригодилась: к нему пристали два газетчика с вопросом, как и у кого он выкрал письма губернатора Хатчинсона.
Была ранняя осень 74-го года. Франклина травили. Он знал, что ему надо уезжать, что он останется заложником в руках правительства, если не уберется вовремя за океан. И все же он не спешил. Еще была надежда на примирение, он еще надеялся подтолкнуть вигов к более активным действиям против безрассудно воинственной политики лорда Норта и всей клики королевских друзей. Ему было легко говорить со Смитом, потому что взгляды их были близки. Несколько недель назад Франклин писал: «Мне давно казалось, что единственно правильной политикой Великобритании была та, которая имела целью благо всей Британской империи, а не та, которая искала выгоды одной стороныв ущерб другим».