Адаптированный Гораций

Годин Алексей

VII

Что ни явись позорной страсти плодом,Будь то Ахилл и Агамемнон вкупе,Елена, вожделенная данайцамИль Зевса неопознанная смена,Сей плод равно — плод блуда и разврата,Покуда боги управляют миромИ им еще до девок дела нету.Давай теперь на божество ссылаться,Минутные оправдывать влеченья.Все страсти вне закона, потому-тоОни равны в постыдности счастливой,Влюбленные грешны и непорочны.Не ревность старца водит нас по кругу,Но жизнь души, покинувшая душу,Сама с рабом немым блудя сравнялаИ

пустота меня переполняет.Я дед внучка! Убийственно известьеБлагое это. Десять лет хотел яТвой плод назвать и так, и по-другому.И счастье, и позор твои ужасны.Скажу тебе, что сука ты, Даная.Пусть сбудется пророчество глухое,Твою любовь к богам я утоляю.Умерь, Кронид, перунов громыханья,Меня минуло и испепелилоБылой любви увядшее страданье.Что мне до сроков: разорвутся нити,И смерть в истоке восторжествовала,Летят по небу солнечные диски,Застыл в броске какой-то юный мальчик.

VIII

Скоро мы в гости пойдем, скоро мы купим орехи.Скоро напьемся слегка и, признаваясь в любви,Глянем на облак летящий, такой же кораблик,Скажем тихонько себе, чтобы не слышал никто:Ну и что, что из этих предметов, увы…Медленным взором своим я слежуОпадание листьев, гусиную невскую кожу.Тихо стучит сердечко, колокол тихо звенит.Я поднимаю очешник, снова роняю.Девочка с киской бежит, мальчик ругается матом.Утки и чайки летят, крякая важно «да-да».

IX

1

Вообразился я в косом раю.Скажи мне, ангел, где ониТе переулочки глухие, кривые,Где булки розовеют, мякоть задохнулась,Тепло, и голос не звучит?Я сам себе приснился? Наяву ли?Уж булки розовеют, мякоть слышит,Тепло, и голоса не дышат.Тепло, и голос не звучит.Так где же переулочки косые, кривые,Где булки розовеют, мякоть задохнуласьИ голос по-особому молчит?Скажи мне, ангел.

2

Толкает твердь, толкает воду,Кровотеченье чудное томитсяИ возвращается, чтоб влагу остудить,Чтоб позабыть свою природу.Спаси меня, веселье терпкое, спаси,Пусть красный привкус виноградинОт площади немолодого сердцаВ сырой груди у города сочится:Суровое мерло глотают губыИ нам знакомы первые ударыОсколка Исаакия в груди…

1997 — 1998

Адаптированный Гораций

I

У рябины вкус, у забора цвет,Дальше жизнь и улица сходят на нет,Здесь и я поселюсь, давши грусть в обетИ на семь ответ;Замерзая, листва шелестит, и летитМонах в переулок, за ним скорей,Там озноб-загрей ледяных кровей,Загрустил дружок,Захлебнувшись, свивается желтый оттокДровяной дали в голубой мешокИ клокочет синь за усталым ртом,Вот и все, глотнем —Ка еще, задохнув выпрямляюща,В улиц ряд ты выходишь, тихо дыша,За тобой, как всегда, ясень с ликом ХристаИ моя душаОсторожно летит, за тобой, сквозитЧистый шиферный воздух, и грусть не разгрызтьЕсли светлая ночь на распутье стоитИ не может уйти.

II

Из русской поэзии

Фальшивым

голосом поюПриди, красавица, ко мне.Приди в ночи, густой тишиИ трам-пам-пам с тобой, мой друг.Шепчу, осипши, ангел мой,Одна из сладостных наяд,Чья красота как взгляд назад,А я халву люблю, мой друг.У рыбы клацает губа,Молю у юности тепла,Молю, русалка, скрась досуг,Молю любви твоей, мой друг.

III

Трудно спорить с водой, западая в ОкуС ключевой водицей в груди, в цветуКрасных ягод, где глухо вороны орутСловно глаз клюют;Церкви тонут в листве, доносится всплеск,Придержа разгон разлитых небес,Чтобы в синей петле лицевых степейПричастить земле;Там в одной сельпо и в углу кивот,В алтаре за мясницким секатором попРасчленяет тельца, угощает народ,Свет, и служба идет;С околотка богов и святых слободыНа покос гуськом семенят упыри,Матерятся иконы, и черной зариПьют глотком фонари;В барахолке пространств, запылив леса,Покатилась из рук, зазвеня, коса,И в глазах кузнеца поллитровая псяВ черных жилках вся.

IV

Der Tod und das M"adchen

Минута медлит, кончена страница.Часы стоят и не глаголит слово.Ушли гуляки; замолчи, певица.Поет петух, но это нам не ново.Ленора плачет, проклинает Бога,Летун сигает, молния сверкает,Зашлась природа глухо, у порогаПо косяку, рыдая, мать сползает.Мертвец несется по пустыне,Ленору сжав, он корчит рожи,А та, любя его и ныне,Гнилую лобызает кожу.Ты получила все чего хотела.И в чистой вере лежа на кроватиКончается единственное телоВ узле тугих небытия объятий.

V

Сердце бьется, а сверху пласты небесИ тоннаж их, торчащий в торце дренажДа зеленая кровь в черноте костиЗачала цвести.Я об этом сказал и еще скажу:Мертвечина черная, зуб за зубИ вороны ночью как хор орутИ зеленую пьют.В ребрах птичка стучится, дурней души,Пей вино, говорит, и кури гашиш,И она кривей кровотока глуши,Кровянее, чем жизнь.Чем чернее кость, чем бледнее блиц,Тем мертвее остув с пролетами изРастерявшихся тактов, эпох и сих«Мне туда не войти».

VI

Шарманка, растрави мои печали,Звучи, печаль, листай места свиданий,Пока друзья об этом не узналиНапоминай мне дни больших страданий.Я с детства эти звуки ненавижу,Но здесь сломалась ночь и вьется волос,Еще квартал, и мертвую увижу,Как волны камень, точит лепет голос.Звучат каналы, не сдержав урона,Почин ведет в последнее изгнанье,Печали чайки наши и вороны,Куда мне спрятаться, воспоминанья.Мотив звучит, но я забыл, что дальше,Я все отдам, чтоб песню не продолжить,Заплакал рядом некий пьяный мальчик,Сейчас и я заплачу, сколько можно.От нашей злой простуды не убудетИ кашель чаек носит мимо зданий.Звучи, печаль, пока я не забудуОсенний ветер и места свиданий.