Аденауэр. Отец новой Германии
Шрифт:
В конечном счете осталось только два кандидата: Аденауэр и Бруно Мацерат, чиновник, работавший в администрации еще до его прихода. После долгой дискуссии фракция Центра приняла решение в пользу Аденауэра. Его избрание на пост первого заместителя бургомистра было, таким образом, предрешено. Фракция либералов, хотя и не выдвинула альтернативной кандидатуры, отказалась поддержать Аденауэра. Ее представители прямо намекали, что речь идет о беспринципном сговоре. Консенсуса, который был практически достигнут при выдвижении кандидатуры Аденауэра на пост руководителя департамента три года назад, на этот раз не получилось. И тем не менее 22 июля 1909 года в городе появилось новое второе лицо — при первом, которое явно не горело желанием особенно вникать в дела управления. Фактически оно оказалось в руках Аденауэра.
Многие сочли случившееся скандалом. Никогда еще такой ответственный пост в Кёльне не занимал
Как бы то ни было, новая должность принесла семье Аденауэров подлинное благосостояние — даже по стандартам кёльнского патрициата. Его годовой оклад достиг восемнадцати тысяч марок (что-то около трехсот шестидесяти тысяч в нынешнем масштабе цен). При сравнительно низком уровне цен на землю (последствия кризиса 1903 года) ему удалось совершить удачное приобретение — участок на Макс-Брухштрассе, рядом с городским парком, в одном из самых престижных районов города. С помощью дешевого кредита он строит там импозантный дом. В 1911 году выросшая семья — мать, сестра, сам Конрад, Эмма, Коко и родившийся год назад второй сын Макс (на этот раз роды прошли легче и не вызвали таких последствий, как при рождении первенца) — празднует новоселье.
Растет и благосостояние города в целом. С 1909 года в германской экономике начался быстрый подъем. Кайзеровская программа вооружений сыграла при этом немалую роль. Сталь, станки, двигатели, химия — все это потоком хлынуло с заводов Дейца и Мюльхейма, пригородов Кёльна, включенных недавно в его состав. Золотой дождь пролился и над кёльнскими банками. Дефицит городского бюджета, составлявший в 1907 году полтора миллиона марок, был ликвидирован, бюджет на 1910 год впервые оказался полностью сбалансированным. Второй мост через Рейн, новые районы правобережья, создание муниципальной кредитной системы, развитие транспорта и коммунальных служб — перед городом, казалось, открывались самые радужные перспективы.
Однако процветание покоилось на непрочной основе. Мир катился к катастрофе. В 1859 году дочь английской королевы Виктории, принцесса Викки, писала матери о своем первенце, будущем германском императоре Вильгельме II (ему тогда исполнился месяц): «Ваш внук очень беспокойный: когда не спит, за ним нужен глаз да глаз». Выдав Викки замуж за наследника прусского престола, английский двор надеялся, что она сумеет «цивилизовать» династию Гоген-цоллернов, однако из этого ничего не вышло. Оказалось, что с Вильгельма действительно нельзя спускать глаз, и не только в первые месяцы его жизни: беспокойный младенец вырос в опасного международного авантюриста. Близкие родственные связи с британским королевским домом (Георг V был его двоюродным братом) не гарантировали нормальных отношений между обеими странами. Программа строительства гигантских дредноутов, которые должны были бросить вызов британской морской гегемонии, оживила экономическую конъюнктуру в Германии, особенно в Рейнской провинции, но гонка вооружений была чревата непредвиденными последствиями.
До поры до времени немцы закрывали глаза на эскапады своего императора. Когда он появлялся в Кёльне, его встречали приветствиями и патриотическими гимнами. Во всяком случае, у нашего героя не возникало никаких сомнений в мудрости верховного правителя своей страны. Позднее он говорил, что война 1914—1918 годов — это плод всеобщей глупости. Тем самым но крайней мере косвенно он дезавуировал свои собственные позиции и взгляды довоенного периода. Тогда он руководствовался принципом: если интересы империи требуют войны, да здравствует война! Как и многие из его соотечественников, Аденауэр был глубоко обеспокоен перспективой «окружения» в результате развития военного сотрудничества между Францией и Россией. Он был за приобретение новых колоний, притом любой ценой. Его никак нельзя было отнести к пацифистам либо даже к сторонникам компромиссного решения международных споров.
Судя но всему, приближение военного пожара Аденауэра не слишком беспокоило. В личном плане ему ничего не грозило: к 1914 году ему было уже тридцать восемь лет, он был высокопоставленным государственным чиновником и призыву, естественно, не подлежал ни при каких обстоятельствах. Наверняка он так или иначе принимал участие в подготовке мероприятий военного характера, которые осуществлялись в Рейнланде: в конце концов, это была пограничная провинция, плацдарм развертывания ударных дивизий немецкой армии, нацеленных на Францию и Бельгию; через Кёльн проходили важнейшие коммуникации,
Что нам точно известно: в то время как мир и Европа двигались к величайшей трагедии в своей истории, в семье Аденауэров назревала своя трагедия. В 1912 году на свет появился третий ребенок — дочь Мария (ее обычно называли просто «Рия»). Роды на этот раз были исключительно тяжелыми — гораздо более тяжелыми, чем даже первые. Последствия тоже были несравнимо более серьезными. На Эмму было страшно смотреть. Она с трудом могла встать. Симптомы явно указывали на самое худшее — рак. Муж пытался отвлечь ее от мыслей о болезни, с напускной веселостью болтал с ней о всяких пустяках. Но ее было трудно провести. Снова и снова она заводила разговор о будущем: когда ее не станет, что будет тогда с ним, с детьми? Выдержка начала изменять Аденауэру. Однажды сын услышал от него сдавленный стон: «За что?» Война принесла Германии горечь поражения, а семье Аденауэров — еще и невосполнимую горечь утраты самого близкого человека.
ГЛАВА 5
ВРЕМЯ ДРАМ И ТРАГЕДИЙ
«..Жизнь превратилась в ад»8
В письме, которое один немецкий офицер послал се-.
мье перед отправкой на фронт в августе 1914 года, о войне говорится как о долгожданном рождественском празднике. Через три недели автора этого восторженного послания уже не было в живых: шальной снаряд разорвал его на части еще до того, как он успел добраться до переднего края. Заблуждения, иллюзии, суровая расплата за них — как в кайле воды отразилось все это в маленьком эпизоде «великой войны». Взрыв коллективного милитаристского психоза в первые дни войны выглядит тем более странным, что на протяжении всего июльского кризиса, начавшегося после убийства в Сараеве наследника австрийского престола Франца Фердинанда, антивоенное движение, как казалось, росло и крепло. Еще 29 июля Берлин был охвачен массовыми рабочими демонстрациями иод лозунгами «За мир, против военных авантюр». Все изменилось, когда кайзер объявил о начале мобилизации, добавив, что «отныне он не знает никаких партийных различий, он знает только немцев».
Чем объяснить такой поворот, такое воодушевление, которое внезапно охватило широкие круги населения во всех воюющих странах? Причин было много. Это и неведение но поводу того, что означает война в условиях, когда средства уничтожения уже впитали в себя последние достижения науки и техники. Это и чувство, известное каждому, кто впервые подходит к игорному столу, — психологическая реакция на скуку повседневной рутины, желание испытать себя случаем, надежда на то, что вдруг повезет и можно будет разом решить все проблемы, которые накапливались годами и решение которых все откладывалось и откладывалось на неопределенное будущее. Ну и конечно, каждая из сторон считала, что борется за правое дело, что с нею Бог. Для церкви в каждой из воюющих стран это создавало определенные проблемы: как же так — Бог один, а Божьи правды разные? Но до поры до времени эта проблема оттеснялась в подсознание, тем более что Ватикан благоразумно предпочел не становиться на чью-либо сторону, ограничившись вознесением молитвы за мир.
Кёльн отнюдь не был исключением из общей атмосферы военного психоза, охватившего всю Германию. Газеты кричали о том, что главным виновником войны является Англия, что она попирает принцип нейтралитета, о том, что Бельгия стала орудием антинемецкого заговора и т.и. По улицам колонна за колонной двигались войска. На запад! На запад! Солдаты горланили «Нет смерти лучше, чем на иоле боя» — мрачная философия вагнеровского эпоса с непременной гибелью благородного героя все-таки, видимо, отражала какие-то тайные струны немецкого национального характера. Старики, женщины, дети толпились на тротуарах, приветствуя проходящие колонны. Даже больная Эмма поднялась с постели, чтобы выйти на улицу и попотчевать солдат первым, что оказалось иод рукой, — это был малиновый сок, наверняка не самый подходящий к случаю напиток. Сам глава семейства занимался более серьезными делами: через мост Гогенцоллернов с интервалом в десять минут шли и шли на запад воинские эшелоны, в обратном направлении стали приходить санитарные поезда, Кёльн превратился в гигантский госпиталь, надо было организовать снабжение войск и раненых, не говоря уже об оставшемся гражданском населении, промышленность — перестроить на военные рельсы; символичным актом стало снятие с собора пятитонного колокола: он был переплавлен на патроны.