Адепт (Адепт - 1)
Шрифт:
Адам сохранял нейтральное выражение лица, пытаясь представить себе, как много сумел разглядеть Перегрин.
– Вам известно мое имя. Вы видите мое лицо, - рискнул он.
Смятение и страх снова обозначились на изможденном лице Перегрина.
– Да, - прошептал он.
– Это часть того, что так страшит меня. Боже мой, если бы я только мог перестать видеть!
– простонал он, тряхнув головой. Если вы обладаете такой силой... если... если вы и правда... кто-то вроде волшебника... Бога ради, снимите с меня это проклятие!
Глаза его горели лихорадочным огнем, руки с такой
– Я же сказал вам: никакое это не проклятие!
– резко перебил он.
– И не в моих силах заставить вас не видеть, даже если бы у меня было право делать это. Впрочем, прежде чем продолжать этот разговор, вам надо немного расслабиться.
– Он махнул рукой со стаканом в сторону Перегрина.
– Мне бы не хотелось вынимать из ваших весьма и весьма талантливых рук осколки, если стакан вдруг треснет. Если вы не любите виски, - добавил он чуть мягче, - я могу дать вам успокоительного.
Перегрин побледнел еще сильнее и мотнул головой, но стакан из рук не выпустил.
– Н-нет, прошу вас. Никаких успокоительных. От них только хуже. Если я принимаю пилюли, я утрачиваю тот незначительный контроль над своими видениями, который у меня еще остался.
– Значит, некоторый контроль у вас все же есть?
Перегрин горько усмехнулся.
– Вы надо мной смеетесь, верно? Вы считаете, что я действительно рехнулся.
– Вовсе нет. Мне абсолютно искренне интересно, что вы мне расскажете, не покривив душой, возразил Адам.
– Но если вы хотите, чтобы я помог вам, вам надо сейчас же настроиться на то, что вы будете со мной абсолютно откровенны, каким бы диким вам самому ни казалось то, что вы мне расскажете! Я обещаю, что не буду вам судьей, но мне необходимо знать все. Я понимаю, что вас это не слишком обнадеживает - вы ведь меня почти не знаете, - но я не смогу помочь вам, если вы не пойдете мне навстречу.
Адам замолчал. Долгую минуту Перегрин молча, не шевелясь, смотрел на него, потом глубоко вздохнул и провел рукой по лицу и подсыхающим волосам, сдвинув очки.
– Простите меня. Я... Я никогда не говорил об этом ни с кем. С чего мне начать?
– Ну, обыкновенно принято начинать сначала, - заметил Адам.
– Так когда вы в первый раз заметили за собой способность видеть?
Перегрин с усилием вздохнул и на мгновение снял очки, чтобы потереть глаза тыльной стороной ладони. Потом он снова надел очки и уставился на стакан виски в руке.
– Я... мне трудно припомнить время, когда я не мог этого, - пробормотал он.
– Когда я был маленьким, я видел много всякого такого - вещи, которых на самом деле не было. Ну, я видел картины на стенах, которые потом оказывались пустыми, видел в зеркале рядом со своим отражением другие лица. Иногда вокруг меня происходили события словно как из других времен...
– Он осекся и замолчал.
– Вас пугало то, что вы видели?
– спросил Адам. Вопрос этот, похоже, застал Перегрина врасплох: нахмурившись, художник стал вспоминать.
– Нет, если подумать, не пугало, - ответил он.
– Вот отца моего это напугало до полусмерти, когда он узнал об этом. Он решил, что я серьезно нездоров.
Он
– Когда я был совсем еще маленький, у меня была куча друзей, которые то и дело ко мне приходили - рассказывали сказки, играли со мной. Я знаю, воображаемые друзья есть у многих детей, но рано или поздно все из этого вырастают. Мои же казались совсем настоящими. Когда я пошел в школу, некоторые помогали мне делать уроки. Некоторые даже подсказывали мне на экзаменах, хотя полностью ответ не давали ни разу.
Он покосился на Адама, но тот молчал, не перебивая.
– Это... Это казалось таким естественным, что я как-то над этим даже не особенно задумывался, - продолжал он, - пока не начал разговаривать с другими мальчиками. Только тогда я понял: никто, кроме меня, не догадывался о существовании моих друзей. А в конце концов я совершил ошибку, рассказав об этом отцу.
– Почему вы считаете это ошибкой?
Перегрин передернул плечами и поморщился.
– Если бы вы знали моего отца, вы бы не стали обращаться к нему с этим. Он типичный твердолобый реалист. Даже мысль о том, что его сын может быть таким впечатлительным, просто приводила его в ужас.
– Значит, вы обсуждали с ним это в подробностях?
– Я бы не назвал это "обсуждением", - возразил Перегрин, скривив губы.
– Скажем так, мы просто обменялись репликами. Он недвусмысленно заявил мне, что мое чрезмерно развитое воображение недопустимо. Увы, это мало помогло. Собственно, стало только хуже. Казалось, чем больше мои смятение и досада, тем больше всякого я вижу...
– Он снова опустил взгляд на виски.
– Сколько лет вам тогда было?
– Около одиннадцати, - почти беззвучно ответил Перегрин.
– Вы не знаете, ваш отец собирался обследовать вас у психиатра?
Перегрин мотнул головой, не решаясь встретиться с Адамом взглядом.
– Он считал, что, если об этом узнают, это плохо отразится на репутации семьи. В конце концов он отказался от мысли переубедить меня и просто объявил, что если я... если я хочу остаться его сыном, я должен научиться владеть своими бреднями.
Адам только кивнул. Подобные истории он наблюдал уже много раз.
– Продолжайте.
Перегрин на мгновение зажмурился, потом вновь заговорил:
– Как вы можете себе представить, угроза была не из пустых. Я предпринял все, что мог, чтобы не видеть тот, другой мир. Мне кажется, его метод был достаточно эффективен, так как к тринадцати годам мне удалось наконец избавиться от всего этого.
Голос его звучал уныло, никак не радостно.
– Давайте-ка на минутку отвлечемся, - как бы невзначай сказал Адам, помолчав немного.
– Когда вы начали рисовать и писать картины?
Перегрин облегченно вздохнул.
– Ну, это-то проще, - ответил он.
– Это было в начале третьего года подготовки, когда все мои видения прекратились. Я поступил в художественный класс.
– Он улыбнулся воспоминаниям.
– Это было потрясающе. Я и не предполагал, что во мне может быть столько тяги к искусству. В конце концов, этот совершенно новый мир открылся мне как бы в утешение за тот, который я потерял.