Адмирал Канарис - "Железный" адмирал
Шрифт:
* * *
Итак, Канарису оставалось лишь бежать из семьи и с тем большим усердием предаваться работе. Он не ездил никуда с семьей, не любил выходные и праздники. Нет, только работа, работа! До его прихода отдел абвера вел уютную, размеренную жизнь, с появлением Канариса сотрудники скоро заметили, что их новый шеф — человек очень энергичный. Хенке, так поначалу раздосадованный заурядным обликом Канариса, быстро переменил свое мнение — всего через пару недель ему, как и другим разведчикам, стало ясно: шеф крутится сам и умеет заставить крутиться других. А главное, вряд ли кто искуснее сумеет отстоять интересы
Он поделился с ближайшими помощниками своими планами: абвер надо сделать ударным орудием немецкого шпионажа, важнейшей разведывательной службой рейха. И для достижения своих целей шеф был готов пустить в ход все свои дипломатические и прочие таланты.
# # *
Между тем отношения между военными и национал-социалистами переживали глубокий кризис. В стране пошли слухи, что военные замышляют «какой-то путч». Немецкие эмигранты выступают на
страницах зарубежных изданий с уверениями, что «в рейхе Адольфа Гитлера вот-вот грядет гражданская война».
По официальной терминологии «наци», армия и партия были двумя «столпами», на которых зиждился «новый порядок». В самом деле власть Гитлеру в 1933 году обеспечил лишь альянс между военными и национал-социалистами. Министр рейхсвера генерал-полковник Вернер фон Бломберг был увлеченным поклонником фюрера. Вместе со своим ближайшим помощником — генерал-майором Вальтером фон Рейхенау, начальником отдела вермахта при министерстве рейхсвера, — он с самого начала стремился действовать во всем заодно с партией, дабы обеспечить военным широкое участие в политической жизни страны.
Бломберг и Рейхенау смирялись с любым идеологическим вывертом нацистов, принимали как должное проводимые ими акты насилия. Между тем национал-социалистский режим разогнал политические партии и профсоюзы, начал войну против свя-щенников-нонконформистов, загоняя несогласных с «политикой унификации» в концентрационные лагеря. Руководители рейхсвера по-прежнему молчали. Мало того: по их приказу были вооружены расстрельные команды СС, которые 30 июня 1934 года расправились с мятежным вождем штурмовиков Эрнстом Ремом и его сторонниками. Бломберг даже похвалил «солдатскую решительность и образцовое мужество», с которыми фюрер разгромил «предателей и мятежников».
Однако вскоре и сам рейхсвер был втянут в кровавый передел власти. После «ночи длинных ножей» в выигрыше оказался прежде всего рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер— он освободился от навязчивой опеки Рема; он теперь единолично правил империей концентрационных лагерей. Впрочем, и этого ему показалось мало. Гиммлер стал создавать свою армию — войска СС, противопоставляя их рейхсверу.
Вскоре руководители рейхсвера почувствовали, что они «под колпаком» у гестапо и СД. Телефонные разговоры всех высших военных чинов прослушивались гестаповцами. Члены партии, служившие в армии, обязаны были представлять отчеты о всех действиях военных, подрывающих авторитет партии. Между солдатами рейхсвера и войск СС происходили драки. Гестаповцы стали добиваться, чтобы им разрешили проверять благонадежность офицеров. Фанатичные сторонники НСДАП вновь и вновь говорили, что «армия противопоставляет себя партии». Военные же жаловались на «планомерную травлю вермахта». В это время вожди СС и стали распространять слухи о том,
Тревожные сообщения поступали из разных частей страны. Наконец, генерал артиллерии барон Вернер фон Фрич, командующий сухопутными войсками, рекомендовал своему министру твердо и четко разграничить полномочия. Фрич всерьез верил, что армия может отгородиться от режима и защитить своих солдат от безудержной нацистской пропаганды — для этого нужно якобы подчиняться одному лишь «вождю и рейхсканцлеру», стоящему «над партией».
Сдружить армию с эсэсовцами и надлежало Ка-нарису. Он поддерживал контакты с гестапо и, как сейсмограф, мог регистрировать любые изменения в отношениях друзей-соперников. Рейхенау был своего рода Макиавелли, и, по его разумению, капитан
Канарис оказался нужным человеком на нужном месте. Люди такого пошиба, как этот морской офицер, сумеют сгладить конфликт, который в равной мере угрожал и Гитлеру, и планам вооружения рейхсвера.
* * *
Столь трудную задачу эту Канарису пришлось решать уже с первого дня службы. Только у себя он мог держать собак. В кабинетах других высших бонз ему приходилось самому «вертеть хвостом». Всего несколько часов пребывал в своей должности новый начальник абвера, как ему приказано было явиться в здание Прусской государственной оперы на Унтер-ден-Линден. Но вовсе не для того, чтобы усладить свой слух новой музыкальной постановкой.
Накануне, 1 января 1935 года, на стол Гитлера легли сообщения о серьезных раздорах между рейхсвером и партией. Фюрер приказал собрать в здании оперы «все руководство партии, государства и вермахта».
«Спустя 24 часа, — расточал восторги журналист «Фелькишер беобахтер», — в Берлин изо всех уголков Германии съехалось руководство рейха, и были приняты все меры, необходимые для проведения столь важного и торжественного события».
Словом, когда Канарис явился в театр, ложи и партер были полны. Здесь собрались все мало-мальски известные военные, чиновники и партийные функционеры. Начальник абвера уселся в третьем ряду партера— рядом с адъютантом Гитлера майором Фридрихом Хоссбахом.
Вскоре появился фюрер. Его встречали бурными возгласами: «Зиг хайль!» Собрание открыл Рудольф Гесс, «заместитель фюрера». Потом несколько слов сказал Геринг, как бы принимавший гостей у себя. Наконец, начал говорить Гитлер. Речь его длилась полтора часа. Слушатели позднее с трудом могли вспомнить, о чем же все-таки говорил фюрер, однако выступал он так проникновенно, что в памяти военных запечатлелось одно: национально мыслящий государственный деятель выказал огромное желание примирить все политические силы страны.
Гитлер опроверг «слухи» о раздорах между НСДАП и рейхсвером и заявил, что Новая Германия будет покоиться на двух столпах — партии и вермахте. Это его «непоколебимая воля». С «нашим вермахтом» (а в будущем он еще усилится) Германия добьется уважения во всем мире и обеспечит свою национальную безопасность. «Сегодня, — добавил Гитлер, намеренно намекая на критиков внутри партии, — я счастлив, что в 1933 году вермахт не переметнулся немедленно на мою сторону, ведь суть армии послушание и консерватизм, и если бы вермахт тогда так легко нарушил данную им клятву, то я бы и теперь опасался, что он в любой момент может изменить мне».