Адмирал Колчак. Жизнь, подвиг, память
Шрифт:
По свидетельству управляющего министерством иностранных дел Сукина, «Колчак лично никогда не рассчитывал на иностранцев и относился холодно к понятию “союзники”». Однако, как вспоминает Гинс, и адмирал при чтении парижской радиограммы не смог сдержать изумленного возгласа: «Господа, ведь это – предложение мира с большевиками!» Правда, союзные дипломатические представители вскоре уверили Верховного Правителя в сохраняющемся благорасположении, предполагая, что конференция «задумана для того, чтобы испытать большевиков и после демонстрации их непримиримости создать основание для широкой помощи в борьбе с ними», и просили «до получения подробных разъяснений из Парижа не отказываться решительно от сделанного предложения». Гинс утверждает, что адмирал обещал им вообще не отвечать на «неясную по содержанию» радиограмму, однако в действительности ответ последовал в форме правительственного
«23-го сего января Совещание Мирной Конференции в составе представителей Франции, Англии, Америки, Италии и Японии приняло решение, определяющее отношение этих государств к России. Точный текст этого постановления еще не известен Русскому Правительству. Однако оно осведомлено в общих чертах о содержании указанной резолюции, в которой Державы предлагают отдельным частям и группировкам России, располагающим на местах политической или военной властью, прислать к 15-му февраля своих представителей на Совещание, где будут присутствовать также и представители великих Держав…
Во избежание возможности преждевременных толкований и неправильного понимания сущности предложений Держав, Правительство считает долгом заявить, что начатые в связи с этим переговоры с союзниками ни в какой мере не могут отразиться на борьбе, ведущейся сейчас на фронте против предателей родины, и что ответственная работа воссоздания Государства Российского, творимая сейчас в Сибири и на Востоке России, будет продолжаться Правительством с прежним напряжением».
Кто и кого испытывал, в результате так и осталось невыясненным, потому что советское правительство, несмотря на довольно благоприятное для него положение на фронтах, обеими руками ухватилось за «неясное по содержанию» предложение. Первоначально Совнарком также запросил разъяснений, но уже 4 февраля разразился самыми широкими обещаниями. Было заявлено о готовности «признать долги старого правительства»; «приступить немедленно к выплате процентов по старым займам и предоставить ряд концессий государствам или капиталистам»; воздержаться («на основе взаимности») от политической пропаганды; провозглашалось даже согласие «говорить и о территориальных уступках». Условие было только одно – «ничто не должно мешать советскому народу устраивать свою жизнь на социалистических началах». Фактически Ленин за допущение в Россию иностранного капитала, предоставление экономических выгод и проч. стремился выторговать себе свободу рук внутри контролируемой части страны (весной 1919 года он соглашался и на замораживание всех фронтов, после чего «все существующие де факто правительства» оставались бы «на занимаемых ими территориях»).
Невелики сомнения в том, что западные державы охотно пошли бы на столь выгодные условия, которые к тому же вполне соответствовали как пацифистским, так и «прогрессивным» устремлениям одного из влиятельнейших участников мирной конференции – американского президента Вильсона. «Я думаю, – вспоминал британский премьер-министр Д.Ллойд-Джордж, – что идеалистически настроенный президент… смотрел на себя как на миссионера, призванием которого было спасение бедных европейских язычников… Особенно поразителен был взрыв его чувств, когда, говоря о Лиге наций, он стал объяснять неудачи христианства в достижении высоких идеалов. “Почему, – спрашивал он, – Иисус Христос не добился того, чтобы мир уверовал в Его учение? Потому, что Он проповедовал лишь идеалы, а не указывал практического пути для их достижения. Я же предлагаю практическую схему, чтобы довести до конца стремления Христа”. Клемансо (французский министр-председатель. – А.К.) молча раскрыл широко свои темные глаза и оглядел присутствующих…» Русские военачальники, к счастью, были избавлены от подобных сентенций, но заявления союзников о нежелании «ни под каким условием» поддерживать «противореволюционную деятельность» тоже могли заставить недоуменно вытаращить глаза. И потому, решительным протестом сорвав очередную ленинскую попытку торговать Россией, правительство Колчака выступило с официальным обращением, опубликованным 21 февраля и явно адресованным иностранным радетелям демократии.
«… Правительство Российское, – говорилось в нем, – вынуждено торжественно и твердо заявить, что оно нанесло бы смертельный удар великому делу, им защищаемому, если бы пошло на соглашение и примирение с так называемой “советской властью”. Было бы бесплодно и нецелесообразно добиваться соглашения между Правительством, вдохновляемым идеями правового, демократического и национального государства, и организацией, которая сверху донизу построена на последовательном отрицании этих великих начал».
Подробное,
«Еще недавно вся Свободная Россия была встревожена, когда получилось предложение Держав Согласия всем Правительственным организациям, обладающим вооруженными силами, послать представителей на Принцевы острова для соглашения с большевиками. Мы сочли ниже своего достоинства даже отвечать на эти предложения. Ныне этот вопрос может считаться поконченным. Сговора с большевиками на Принцевых островах не будет, и те Западно-Европейские государственные деятели, которые еще недавно поддерживали эти планы, ныне, прозрев, клеймят большевиков названием убийц и террористов, как то сделал Ллойд-Джордж в палате депутатов».
В то же время основания для беспокойства и даже недоверия к союзникам отнюдь не исчезли. На Парижскую конференцию, подводившую итоги Мировой войны, русские представители не были допущены, и им пришлось ограничить свою деятельность «декларациями, записками, иногда личными неофициальными беседами», переоценивать которые, конечно, не следовало. В результате Версальский договор, подписанный, в частности, представителями Боливии, Кубы, Гаити, Либерии, Сиама идр. и трактовавший среди прочих вопросов о передаче немцами Британии «черепа Султана Макауа», вывезенного из Германской Восточной Африки, – не имел подписи кого-либо из представителей России и ограничился в отношении сам'oй России процитированными ранее положениями. Ни к чему оказалось и «Особое подготовительное к мирным переговорам Совещание», образованное при министерстве иностранных дел согласно утвержденному Колчаком постановлению Совета министров от 17 декабря 1918 года (задачами Совещания были «собирание и всесторонняя разработка материалов по вопросам, связанным с мирными переговорами и с взаимоотношениями России с союзниками и помощью, оказываемой ими России»).
Мы видели, впрочем, что даже те немногие упоминания о России и ее интересах, которые были сделаны в Версале, позволяли надеяться на трактовку их в достаточно выгодном направлении, а потому вопрос вставал об официальном дипломатическом признании иностранцами правительства Колчака. Однако на это пошло лишь новообразованное Королевство Сербов, Хорватов и Словенцев, сообщившее о согласии «принять вновь назначенного Российского Посланника в Белграде» в качестве «представителя Российского Правительства, возглавляемого Адмиралом Колчак». Великие державы, напротив, ограничивались любезностями – такими, например, как апрельские телеграммы министра-председателя Франции Ж.Клемансо и военного министра Великобритании У.Черчилля по случаю успехов на фронте Верховного Правителя или ответ Клемансо на поздравление адмирала по случаю заключения мира («Я горячо желаю, – писал французский политик, – чтобы под Вашим благородным водительством защитники свободы и национального бытия России вышли в свою очередь победителями из той борьбы, которую они ведут»).
Казалось, что шаг к признанию был сделан в результате произошедшего весной и в начале лета обмена дипломатическими нотами, который Колчак, если верить воспоминаниям генерала М.А.Иностранцева, иронически охарактеризовал как попытку «меня исповедовать на ту тему, какой я демократ». Подписавшие первую ноту главы правительств Англии, США, Франции, Италии и Японии заявляли в ней, что «готовы оказать поддержку правительству адмирала Колчака и тем, которые работают вместе с ним, посылкой снабжения и военных припасов, дабы оно сделалось правительством всей России, при том, однако, условии, что союзные и соучаствующие правительства получат определенные гарантии, что его политика преследует ту же цель, что и они». В принципе, это было их право – помогать лишь тем, кого они считали бы в полном смысле слова своими единомышленниками, – однако только до тех пор, пока задаваемые Верховному Правителю вопросы не превращались во вмешательство в русские дела.