Адмирал Ушаков

Петров Михаил Трофимович

Напрасно лейтенант отчаянно мотал головой, отнекивался, уверяя, что сроду в рот не берет хмельного. Сенявин был неумолим.

— Или кубок, или за борт!

Лейтенанту пришлось-таки выпить. Только после того как в кубке не осталось даже глотка, Сенявин принял пакет, на глазах у всех распечатал и тут же принялся читать вложенные в него бумаги. Лицо его сделалось серьезным, потом выразило досаду. Было видно, что пакет не обрадовал его. Веселье за столом угасло. Офицеры вспомнили о своих кораблях, неисполненных делах и стали один за другим выходить из-за стола. Командующий их не удерживал.

— Да, да, можно идти, — рассеянно отвечал он на просьбы разрешить удалиться.

Арапов

решил, что ему тоже лучше уйти, и направился в свою каюту. От выпитого вина слегка кружилась голова. Хотелось воды — обычной, холодной, но в каюте не оказалось ни одной капли. Вахтенный матрос, к которому он обратился, пообещал это дело быстро исправить.

— Сей момент, ваше благородие, сей момент!..

Захватив жбан, он побежал вниз, где хранились бочки с водой. Ждать его почти не пришлось. Он вернулся минуты через три с полным жбаном. Кроме жбана, в руке у него была еще оловянная кружка.

— А это зачем? — удивился Арапов, показывая на кружку.

— Тут у меня тертый хрен, ваше благородие, — отвечал матрос. — С водичкой зело хороша штучка, хмель как рукой снимает.

Он вел себя несколько развязно, но обижаться на него было просто невозможно. В выражении его больших синих глаз было что-то наивно-плутовское, что заставляло невольно улыбаться.

— Как тебя зовут?

— А я, ваше благородие, имени своего настоящего, кажись, уже не помню. На корабле Бахарем зовут. Бахарь, и только. Привык.

Арапов вспомнил, как однажды о нем рассказывал Сенявин. Вице-адмирал считал его лучшим на корабле слесарем и первым балагуром. Такие матросы ему нравились, и он бывал с ними на "ты".

Арапов взял из кружки ложку резко бьющей в нос пахучей массы, положил себе в стакан, а кружку вернул.

— Благодарю, братец. Непременно попробую зелья твоего.

Вода с хреном действительно оказала благотворное действие. Он даже решил перед сном почитать немного.

О перемене настроения Сенявина после полученного пакета он не думал. Подобные перемены у вице-адмирала случались довольно часто, и люди, его знавшие, давно уже к этому привыкли. Сколько раз случалось: рассказывает веселые байки, хохочет, а потом вдруг насупится, сожмет зубы, и тогда лучше оставляй его одного…

У Арапова был старый журнал "Вестник Европы", который привез с собой из Петербурга — купил у одного офицера. Поскольку читать больше было нечего, в свободное время он всегда брался за него. А вообще-то интересный журнал. Он издавался Карамзиным и в свое время пользовался широкой известностью. В нем печатались не только литературные произведения, но и статьи политического направления. В том номере, что имелся у Арапова, вызывали интерес пространные рассуждения самого Карамзина "О любви к отечеству и народной гордости".

Перелистывая книгу в поисках места, откуда интереснее начать чтение, Арапов услышал, как резко открылась дверь, и в то же мгновение он увидел Сенявина, вошедшего к нему с пакетом в руке, тем самым, что доставил ему столичный курьер.

— Можно?

— Разумеется, Дмитрий Николаевич, — поднялся с койки Арапов, отложив книгу.

— Карамзина читаешь?

— Журнал "Вестник Европы", только старый.

Сенявин, не ожидая приглашения, сел на койку и озабоченно потер ладонью щеку. От недавнего хмельного веселья в нем не сохранилось никаких признаков. Он был абсолютно трезв, только имел такой вид, словно жаждал с кем-нибудь поругаться.

— Какие-нибудь неприятности? — спросил Арапов, остановив взгляд на пакете, который Сенявин не выпускал из рук.

Командующий кисло усмехнулся:

— Да как сказать…

Наш государь и Наполеон Бонапарт вошли в дружеские сношения, а это означает, что войне конец. Тут вложена переписка между государями. Только я ничего не понимаю… Я человек военный, прямой, а тут уму непостижимые зигзаги. Ты только послушай!.. — Сенявин извлек из пакета несколько листков, нашел в них отмеченные места. — Слушай, что пишет Бонапарт нашему государю: "Я отправил генерала Савиньи к вашему императорскому величеству выразить совершенное мое почтение и желание найти случай, который мог бы удовлетворить вас, сколь лестно для меня приобрести вашу дружбу. Примите оные, ваше величество, с тою благостию, которой вы отличаетесь, и почтите меня одним из тех, которые более всего желают быть угодными. Затем прошу Бога, да сохранит он ваше императорское величество под своим покровом. Наполеон". — Сенявин обратил взгляд к Арапову: — Соображаешь, что к чему? Послушай, что ответил на сию любезность наш государь. Вот: "Главе французского народа. Я получил с особой признательностью письмо, которое генерал Савиньи вручил мне, и поспешаю изъявить вам совершенную мою благодарность. Я не имею другого желания, как видеть мир Европы, восстановленный на честных и справедливых правилах. Притом желаю иметь случай быть вам лично угодным. Примите в том уверение, равномерно, как и в отличном моем к вам уважении. Александр". Дошло?

Арапов пожал плечами:

— Обычная дипломатическая переписка.

— В том-то и дело, что не обычная, — возразил Сенявин. — Вдруг императоры и в самом деле помирились? Что тогда прикажете делать нам?

— Но вместе с перепиской монархов в пакет, наверное, вложены какие-то инструкции?

— Если бы они были! Но таковых нет. Есть только письма. Адмирал Чичагов, видимо, полагает, что я должен сам решить, как быть: то ли заводить с французами и их союзниками, турками, подобную переписку, раскрывать им объятия, то ли продолжать войну.

Арапов сочувственно покачал головой. Командующий и в самом деле оказался в весьма трудном положении.

— И что же вы все-таки намерены делать?

Сенявин ответил не сразу. Сказал тихо, но решительно:

— Поступим так же, как и в прошлом году. Плюнем на пакет и будем продолжать гнуть свое, пока не получим твердого высочайшего повеления.

В августе прошлого года Сенявин игнорировал известие о договоре с французским правительством, подписанном Убри, и не стал приостанавливать военные действия. Но тогда он угодил в самую точку, договор вскоре превратился в пустую бумажку, и его поведение в конце концов было одобрено императором. Однако трудно предвидеть, как дело повернется сейчас…

— Что это у тебя в стакане? — вдруг спросил Сенявин.

— Вода с тертым хреном, матрос один принес. Очень бодрит. Желаете попробовать? Был полный стакан, я половину выпил.

Сенявин с недоверчивым видом взял стакан, понюхал, сделал глоток, еще раз понюхал и поставил на место.

— Вроде ничего, освежает не хуже лимона. — И, вспомнив о чем-то, промолвил загадочно: — Россия!

Не пытаясь угадать его мысль, Арапов молчал.

— Устал!.. Надоело… — снова принялся тереть щеку Сенявин. — Порою хочется плюнуть на все, поставить паруса да домой!.. — Поскольку Арапов продолжал молчать, через некоторое время заговорил снова: — Во время прошлого похода, когда освобождали Ионические острова, я часто замечал на лице Ушакова смертельную усталость. Я тогда не знал ее причины. Теперь до меня дошло. Мы, военачальники, устаем не столько от баталий, сколько от соприкосновения с политикой, направляемой неумелыми руками.