Адмирал Ушаков
Шрифт:
8
После отплытия от острова Корфу русской эскадре первое время очень везло. Дул свежий попутный ветер, корабли неслись на надутых парусах легко и быстро, на флагман не поступало ни одного сигнала о неисправностях или происшествиях.
Горечь расставания с жителями Корфу постепенно растаяла, и матросы стали поговаривать уже не столько о высокомерных французах, заменивших на Ионических островах русский флаг своим, сколько о предстоящей встрече с родной землей, о том, что Россия хотя и бедная страна, беднее европейских, а все ж милее русскому сердцу. Правду в народе говорят: рыбам море, птицам
Сенявин, как и обещал Арапову, больше не пил. Однако он не был весел, все эти дни пребывал в мрачном предчувствии скорой беды.
– Не нравится мне это, - жаловался он Арапову.
– Что именно?
– Уж слишком легко дается плавание. Дурная примета.
В середине октября эскадра благополучно прошла через Гибралтарский пролив и вышла в Атлантический океан, взяв курс на север.
Несколько дней плыли при слабом, но довольно устойчивом ветре. Океан расстилался в своем спокойном величии, смешав свою синь с синью неба так, что между ними почти не угадывалось грани. Арапов смотрел на эту общую синь, и ему начинало казаться, что корабли не плывут, а парят в бесконечном воздушном пространстве.
На шестой день после выхода в Атлантический океан ветер неожиданно спал, паруса беспомощно повисли, наступило полное затишье. Арапов, стоявший на шканцах, почувствовал духоту. Так продолжалось с четверть часа. Но вот паруса встрепенулись от набежавшего воздуха. Поток ударил с кормы, потом потянуло с правого борта, а спустя некоторое время неожиданно стало дуть с обратной стороны. Ветер вроде бы путался, не зная, какое взять постоянное направление. Наконец он перестал метаться, подул с одной стороны, юго-западной, усиливаясь с каждой минутой. А с усилением ветра круче и грознее становились волны. Корму теперь подбрасывало так, что форштевень корабля поминутно погружался в клокочущую воду. Верхнюю палубу обдавало пенными брызгами.
Арапов пошел искать Сенявина, чтобы быть с ним рядом на случай, если он вдруг понадобится. Командующий находился на нижней палубе, где с командиром корабля обсуждал меры противодействия шторму. Увидев адъютанта, ободряюще кивнул: мол, ничего страшного, обычная непогода...
– Как в трюмах?
– спросил он командира.
– Появилась небольшая течь, - отвечал тот.
– Я приказал поставить к помпам людей.
Они спустились в трюм посмотреть, как там идут дела. При свете фонарей там работала целая команда. На дне трюма стояла вода, доходившая работавшим до щиколоток.
– Как, братцы, помпы качают?
– Качают. Море перекачаем и домой посуху пойдем.
Арапов узнал по голосу Бахаря, который однажды угостил его тертым хреном. Веселый был человек Бахарь! Первый на корабле потешник. Он и на дудке умел играть, и плясать, и истории смешные рассказывать. Матросы его любили.
Молоденький мичман, руководивший командой, доложил Сенявину, что помпы все исправны и течи пока не очень опасны.
– Не давайте воде накапливаться, - сказал ему Сенявин.
– В случае надобности вам пришлют еще людей. Да держите возле себя ведра и ушаты, может случиться, что они тоже понадобятся.
Сенявин и Арапов поднялись наверх, на шканцы. Вечерело. Волны усилились, стали грознее. Это были уже настоящие водяные горы, с одной стороны,
Постояв немного, Сенявин пошел к себе, оставив Арапова одного. Арапов согласился дежурить на верхней палубе и в случае происшествия немедленно доложить о том командующему.
Когда стало темнеть, на палубу принесли зажженные фонари. Наступила ночь - непроглядная, ревущая, страшная. Море неистовствовало. Арапов видел, как в свете фонарей из ночной тьмы поднималась черная стена, облепленная пенными пятнами, угрожающе нависала над головой, а потом невесть как исчезала, чтобы через минуту появиться снова. В руках Арапова был предохранительный канат, и все же при каждом случае его охватывал страх, и он невольно отступал подальше от борта.
К полуночи ветер усилился. Корабль теперь уже бросало как щепку. Время от времени его поднимало на гребни водяных гор, откуда он, весь скрипя, готовый развалиться на части, летел вниз, словно в пропасть, волны захлестывали его, фонари гасли, и тогда Арапову казалось, что корабль уже разрушен, что паруса и мачты унесены прочь.
Ненасытно-яростным бывает порою море. Сколько человеческих жизней поглотило - не счесть! А ему все мало. Вот и сейчас, разбушевавшись, упорно пытается опрокинуть затерявшиеся в водной пустыне корабли, опрокинуть и утянуть на дно. Арапов представил себе, как все это произойдет, как в какой-то миг его накроет могильно-холодная волна, и в ужасе содрогнулся. "А стоит ли пугаться?
– попытался приободрить он себя.
– Плакать-то обо мне некому, разве что тетушке..."
Странно, сказав себе так, он подумал не о тете, он подумал о ней, Марии... Очень жаль, если он погибнет, а она не узнает, где и как. О Боже, какой же он был дурень, что из Березовки не поехал по монастырям искать ее. Он должен был ее найти и простить... А собственно, за что прощать? Разве виновата она в том, что оказалась обманутой дурным человеком?
Вспомнилась первая встреча с ней в Херсоне, на балу у адмирала Мордвинова. Она пришла туда с отцом, мастером-корабелом, - худенькая, стройная, робкая...
Познакомившись, они провели тогда вместе весь вечер. Танцевали, разговаривали. Потом удалились в скверик, выходивший к Днепру. Была уже ночь. На противоположном берегу горел большой костер, и свет от него неспокойной дорожкой пробегал по речной ряби до самого скверика. Он смотрел на манящее сияние воды и говорил, говорил... Теперь уже не припомнить, что говорил, - кажется, что-то глупое, пустое, но она слушала увлеченно, и в больших темных глазах ее то вспыхивали, то угасали отблески далекого костра.
После этой встречи у них были другие, много было встреч. Они стали видеться почти ежедневно, а потом... потом он попросил ее руки. Он решился на такой шаг за месяц до отъезда в Англию, куда его посылали умножить знания и опыт в мореходном деле вместе с другими офицерами. Она была согласна стать его женой, не возражал и ее отец (матушки у нее не было), но старик хотел, чтобы все это свершилось после его возвращения с учебы.
– Год не такой уж великий срок, - сказал он ему, - Мария подождет.