Адов Пламень (фрагмент)
Шрифт:
* * *
Когда переполох прекратился и люди смогли осознать, что остались в живых (по крайней мере, пока), Хаген, старшина обоза, взял управление в свои руки. Со свойственным многим северянам презрением к чинам и титулам, он приказал всем пассажирам (сиречь прибившимся к каравану ради не всегда правдивого ощущения безопасности путешествия в большой компании) выметаться из повозок и освободить место для раненых. Одна из пассажирок, впрочем, была удостоена более вежливого обращения, однако не потому, что седоусый Хаген признал ее. Дело было скорее в тех обстоятельствах, при которых он ее увидел в прошлый раз. Трудно ожидать от человека, которого за шиворот вытянули с того света, что он не запомнит сделавшего такое - если не вовсе лишен признательности. Хагена мало волновали разные там тонкие материи, но собственную шкуру он ценил весьма. Другой-то не имелось. Неудивительно, что ради этой лекарки, Рейвик (или как там ее) старый сакс был на многое готов. И уж обращаться с ней как с собственной любимой дочкой - что, в самом деле, могло быть проще?.. Сама же Рейвик (вернее, Ребекка, на языке альмов и родственных диалектах саксов и франков; а еще вернее - Ривке, как говорили ее собственные предки) Хагена не узнала. Забывчивой она не была, отнюдь, - однако держать в памяти лица всех тех, кого спасло ее целительное искусство, не могла при всем желании. Слишком уж много их было. Запоминались такие, кого спасти не удалось. И не то чтобы Ривке этого столь уж хотелось, но на своих ошибках надо учиться. А значит, их необходимо хотя бы запомнить. Когда ей говорили, что кому-то помочь уже нельзя, Ривке только досадливо отмахивалась и бралась за дело. И иногда поднимала человека со смертного ложа - разумеется, не за минуту и даже не за два часа, как потом говорили спасенные, но поднимала. Кое-кто называл ее ведьмой - произнося это слово очень тихим и неразборчивым шепотом, чтобы слух не дошел до одного их этих самых спасенных. Потому как случись такое, любителю поиграть с огнем за чужой счет немедля свернули бы шею. "Поиграть с огнем" в данном случае было вовсе не иносказанием. К надменным обладателям чародейских и сходных способностей отношение у простого люда было всегда сродни боязливой осторожности и бессловесному почтению, причем последнее чаще порождалось именно первым. Иные из этих обладателей, бывало, заходили в своем высокомерии слишком далеко, буквально ТРЕБУЯ поклонения, присваивая себе титул Властелина, к каковому титулу обыкновенно добавлялась пара-тройка эпитетов, вроде "Грозный", "Ужасный", "Безжалостный", или попросту "Великий". На любого такого всегда находилась управа, обыкновенно - в лице выходца из доведенного до отчаяния простого люда, пробиравшегося всеми правдами и неправдами пред темны очи Властелина и высказывавшего ему все, что о нем думают окружающие. Сия неприглядная правда должна была повергнуть Властелина в прах; если же этого не происходило, герой делал вывод, что Властелин носит свой высокий титул совершенно незаслуженно, после чего пускал в дело верный свой меч, топор или что у него там было. Понятное дело, герои часто умирали, не доводя дело до конца, но в конце концов очередному "спасителю человечества от сил зла" удавалось нанести завершающий удар. Рассказы об этой последней битве мгновенно облетали всю округу, обрастая дюжинами всех мыслимых и немыслимых подробностей, и в конце концов, попадая в руки мастера слов, становились подлинными мифами... Да, так было всегда. Эти правила
* * *
Кошель рыцаря содержал больше меди, чем серебра, да и медных-то монет в нем было меньше полудюжины. И все же Вильфрид остановился на постоялом дворе, беспрекословно выложил грабительскую плату за прокорм коня и уход за ним (хозяин с большим подозрением относился и к саксам, и к рыцарям, а уж сакс при рыцарском поясе и шпорах подозрения заслуживал вдвойне) и, попивая эль, прислушался к разговорам. Слухи о смерти Леорикса лишь заставили Вильфрида хмыкнуть. Сколько уже раз Короля-Льва зачисляли в мертвецы! Только за те годы, когда юный Вильфрид был его оруженосцем, такое случалось раз десять, а то и все пятнадцать. Слухи о том, что Святоша Ян, сводный брат Леорикса, помышляет о коронации, также не были чем-то новым, Яна прочили на трон Лоррейна еще пять лет назад, когда Король-Лев "слегка задержался", год не возвращаясь из дальних странствий. Да и кого на престол сажать, если не последнего единокровного брата! Конечно, Лотар Святомордый оставил еще с полдюжины бастардов, но хотя и знать, и жены простили старому королю подобное пренебрежение законами священного брака (с кем, в конце-то концов, не случается!), права этих детей в отношении наследования даже не рассматривались. Скорее уж трон, случись что с Яном, займет кто-нибудь из прямых потомков Лотара Хромого - в одном Лоррейне их было не меньше десятка... По правде сказать, Король-Лев был не слишком умелым правителем, ему бы во главе войска идти на штурм вражеской твердыни (либо с горсткой соратников оборонять собственную крепость), - о большем Леорикс и не мечтал. Ну разве что настоящая баталия, когда с каждой стороны бранного поля развеваются плюмажи и знамена не менее пятидесяти тысяч лучших воителей любой державы (неважно, христианской или не очень), - ради такого Король-Лев, пожалуй, отдал бы свой титул. Однако зловредной судьбе не было угодно даровать Леориксу столь сладостного удела. То есть в битвах-то он не раз бывал, провел славную (и безуспешную) кампанию в Загорье; даже принял участие в, мягко говоря, не очень-то удавшемся походе византийцев и италийцев к Гробу Господнему (коий предполагалось сперва вместе со всем стольным градом Эрушалаймом передать в более достойные, сиречь христианские руки, да только Нефилим, хозяева Земли Обетованной, придерживались иного мнения), - но все это было совсем не то, чего Король-Лев желал на самом деле... Несколько обеспокоил Вильфрида третий слух, связанный с первыми двумя, но рассказанный новым человеком. - Слышали, небось, об отряде Доброго Робина? Ну так парочку его ребят взяли с месяц назад, и объявили, что их повесят, ежели Робин не явится ко дворцу лично и не поднесет епископу Хюммелю Корону Льва, чтобы тот мог нацепить ее на Яна! Робина Лох-Лей в свое время Вильфрид встречал, и повидал в деле его "веселую компанию". Вообще говоря, тогда же их встретил и Леорикс, причем сошедшийся с разбойниками довольно близко - он даже возглавлял их в одной стычке. Однако разбойники всегда остаются разбойниками, и если Добрый Робин действительно выйдет на охоту за королем... Он уехал так скоро, как только смог. Где искать Робина, Вильфрид, естественно, не ведал. Где сейчас обретается Леорикс, он тоже не знал, однако на этот вопрос ответ можно было найти. Когда рядом не было никого, рыцарь вытащил из-за голенища стилет в ножнах, закрыл глаза, обнажил клинок - и положил его на ладонь. Щекотка... дрожь... Острие указывало на юго-восток и подрагивало даже тогда, когда он перехватил стилет за рукоять. Из рук не рвалось, но дрожало ощутимо. Леорикс был близко. Оружие подосланного убийцы (которого Вильфрид в свое время разрубил на кусочки, спасая господина) чувствовало жертву. Жертву, которую призвано уничтожить. Неважно, что и хозяина стилета, и кузнеца, сделавшего его, и даже заказавшего это убийство много лет не было среди живых. Убить оружие сложнее, чем человека - а главное, к чему его убивать, когда без участия человека самый острый меч не опаснее метлы? "Что ж, клинок зла хоть раз послужит делу добра," - чуть заметно усмехнулся рыцарь. Видит небо, у него оставалось так мало поводов для веселья - было бы просто грешно отказывать себе в этом удовольствии сейчас.
* * *
Мимо городка Тристрама (по легенде, основанного одним из рыцарей Круглого Стола) караван прошел, не останавливаясь - разве что воды набрали. Ривке, однако, покинула обоз. Здесь она должна была задержаться. Городок казался покинутым. Тут не столь уж давно жило более тысячи человек, теперь же - едва дюжина, судя по тому, сколько домов имели нежилой вид. И еще чувствовалось НЕЧТО... Ривке затруднялась сказать, что именно, но знала точно, что дольше необходимого задерживаться здесь не станет. Даже на минуту. Закончит дело - и уйдет, хоть бы и в одиночестве. На большой дороге ее ждет в худшем случае встреча с грабителями, Тристрам же выглядел попросту разверзшейся могилой, готовой в любую секунду сомкнуться над головой неосторожно заглянувшего туда путника... "Сюда, - пришел ободряющий Зов.
– Не бойся. Днем здесь тихо." Перебравшись через неширокий и до крайности мелкий рукав речки, носившей имя Мозель, Ривке оказалась перед старой хижиной. Вернее, за ней, потому что вход находился с противоположной стороны. Еще несколько шагов - и она нашла то, ради чего пришла сюда. Точнее, ту. - Как тебя зовут, дитя?
– Женщина не выглядела такой уж старой; с некоторой натяжкой, Ривке могла бы дать ей лет сорок. Тон, однако, был таким, словно двадцатишестилетняя Ривке была моложе ее самое меньшее впятеро. - Ребекка, госпожа Адрея.
– Поскольку вопрос был задан на языке Альмейна, Ривке назвалась именно так. Адрея вдруг хихикнула. - Ривке, ну зачем же искажать свое имя в угоду чужому наречию, - это уже было сказано на довольно чистом арамейском.
– Неужто ты думаешь, что я не узнаю истинную кровь? - Не уверена, что понимаю. - Значит, Мириам не рассказывала обо мне. Чрезмерная предосторожность... У Ривке чуть расширились глаза. - Но... как?! Пятнадцать лет назад Мириам была уже старухой, не могла же ты быть той самой... - Могла и была. Это я обучала ее, как она обучала тебя. Хочешь понять, почему я так выгляжу - зайди внутрь. Ривке не без опаски переступила порог. Навстречу из полумрака хижины шагнула темная фигура, окруженная огненным ореолом. Ривке отпрянула назад, то же самое сделала и фигура. Сообразив, в чем тут штука, девушка негромко рассмеялась и снова двинулась вперед - медленно, чтобы успеть рассмотреть свое отражение в подробностях. Однако подробностей не было - только языки пламени иронически колыхались вокруг ее темного силуэта. - Видишь цвета?
– спросила Адрея. - Оранжевый, чуть-чуть зеленого и голубого, золотистый... - Внимательнее и глубже. Ривке послушно всмотрелась. - Прозрачный белый - не как снег, скорее что-то вроде прозрачной слоновой кости... Искры красного, черного и янтарного... Вроде бы все. Адрея вздохнула. - Жаль, времени мало, я б научила тебя видеть как следует, зрением ты не обделена... Впрочем, ладно, главное для тебя сейчас суметь воспользоваться кое-чем. Видеть потом научишься сама, пока что - учись смотреть. - Смотреть куда? - В пламя. Оно - это ты. Девушка мало что поняла, но честно попыталась отождествить себя с огненным хороводом. Если здесь, вокруг головы, больше всего голубого, а сердце окружено белым... И тут ее, что называется, осенило - в пламени на мгновение мелькнул золотисто-лиловый росчерк, подобный молнии. - Zohar. Сияние. - "Опасное сияние", - кивнула Адрея.
– Ты не столь невежественна, как считаешь сама. - Но ведь я никогда не видела этой книги! - А тебе и не нужно. Это знание у тебя в крови, и я не шучу. Ты ведь не из Нефилим, ты из Ивриим. Не Сошедшая, а Перешедшая. Думаешь, племя Исра-Эль давно исчезло, растворилось среди более сильных и напористых? Нет, дитя. Бог Яхве действительно некогда избрал Себе воинов, нарекши их род - Воины Бога, Исра-Эль; да только воинству Его не должно выступать стройными шеренгами на равнину Мегиддо в ожидании Последней Битвы. Когда-нибудь, конечно, настанет черед и для этого, но избрал Он воинов Своих не затем. Вы, ваш народ... вы нужны были Ему - и нужны посейчас, - чтобы сражаться так, как только и может сражаться горстка солдат в окружении многократно превосходящего числом противника. Guerillas. Последнее слово было испанским, однако Ривке хорошо знала этот язык; значило оно - ведущих войну скрытую и скрытную, не ведающих условного деления на "честный" и "нечестный" бой, сражающихся без надежды на славу, почести и богатства, даже без надежды на лучшую жизнь. Ведущих войну не ради победы - а ради того, чтобы враг потерпел поражение. Девушка чуть не села. ТАКОГО ни один из толкователей-geonim уж точно не говорил! - И не скажет. - А почему я должна верить тебе? - Мне ты как раз ничего не должна. В том числе - и верить. Верь себе одной, и то с оглядкой - тогда не обманешься.
– Адрея вновь хихикнула, темно-синие ее глаза стали почти сапфировыми.
– Правда, иной раз обмануться стоит. - Почему ты рассказываешь мне это? - Просто так. Чтобы ты поняла: то, во что веришь ты сама, и то, во что верят другие, может не просто не совпадать, но и не иметь ничего общего с тем, что есть на самом деле. И, ради всех Богов не спрашивай у меня, что это значит, "на самом деле"!
* * *
Вильфрид остановился на перекрестке совсем не потому, что сомневался в выборе верного направления. Для сомневающихся тут специально стоял старинный камень-указатель (как раз о таких вот говорилось в легенде об Артуре: "Прямо поедешь - добро потеряешь, направо поедешь - коня потеряешь, налево поедешь - дома прибью. Твоя Гвиневер."). Надпись на камне была более полезной, нежели в легенде, и сообщала, что одна из дорог ведет к Вердену, а вторая - в Страсбург через Тристрам. Рыцарь в указателях не нуждался, у него собственный был - стилет, который тянул его как раз по направлению к Тристраму. Остановил Вильфрида самым аккуратным образом нацеленный в его грудь легкий урийский арбалет и вежливый оклик хозяина этого арбалета - "кошелек или жизнь". Как минимум еще двое наблюдали за этой сценой из кустов, и рыцарю совершенно не хотелось рисковать своей шкурой без нужды. Отцепив кошель, он бросил его арбалетчику. - Это что, все?
– засомневался тот, даже не потрудившись подобрать приобретение, весьма малую ценность которого явно оценил с одного взгляда.
– А как насчет чего-нибудь посерьезнее? Камешки в сапогах прячешь, небось, цепочку какую золотую... Вильфрид рассмеялся. Громко, искренне - давно уже он так не веселился. - Шпоры и пояс просто позолочены, - наконец ответил он.
– Клянусь святым Ги, парень, я б сам не отказался от пары драгоценных побрякушек; в случае чего пояс бы не пришлось затягивать. Разбойник разочарованно опустил арбалет и разрядил его. - Опять паладин-голодранец попался... Клинок Вильфрида мгновенно вылетел из ножен и пощекотал ухо чересчур разговорчивого разбойника. - Будь повежливее, приятель, - сделал рыцарь строгое внушение, убирая меч в ножны.
– Сегодня я добрый, но в другой раз... - Добрый, добрый, - поспешно согласился арбалетчик, - ну в точности как наш атаман... "Есть!" - понял Вильфрид. - Атаман? Робин Лох-Лей? Он-то мне и нужен. - Да ну? Постой-постой... где ж это я тебя видел-то... Рыцарь подозревал, где именно. Замок Донаркейль, где его держали в плену, как раз и штурмовала шайка Доброго Робина - при поддержке самого Леорикса (тот хоть и был один, под безымянной личиной странствующего Черного Рыцаря, но даже в одиночку Король-Лев стоил добрых двух дюжин бойцов). Вильфриду физиономия парня казалась незнакомой, однако это ничего не значило. - Ха, вспомнил!
– Разбойник ухмыльнулся - широко, с неподдельной радостью.
– Сэр Вильфрид из Ивинге, сын Седрика Роттервальдского. Как же, помню, хорошо ты тогда разделался с тем храмовником, Хельбером... на турнире в Аосте почти все наши на тебя ставили. - А раз вспомнил - проводи-ка меня к Робину, будь любезен. - Никак невозможно, добрый сэр. Нет его сейчас, отправился куда-то на запад. Должен через несколько дней вернуться, хочешь обожди. Поживешь у нас, стол и кров в счет старого знакомства каков у нас кров, ты, правда, сам знаешь, но пояс затягивать не придется, обещаю... Рыцарь, поразмыслив, кивнул. - Добро. Принимаю приглашение. Веди... кстати, приятель, тебя звать-то как? Мне просто для удобства обращения. - Хошь - просто Аланом зови, хошь - Аланом-из-Лощины. Мне едино. Идем, сэр рыцарь, только с лошадки-то слезь - тропинка у нас не шибко наезженная. - Это конь, а не лошадь, и зовут его Борн де Трир. С ним обращаться следует куда вежливее, чем со мной - я-то отходчивый, а он нет. Алан кивнул, не слишком удивившись. О рыцарских боевых скакунах ходили легенды, и в этих легендах было куда больше правды, нежели вымысла. Вероятно, Вильфридов конь и не мог вынести ударом копыт, как тараном, крепостные ворота, но наверняка обладал многими полезными в сражении качествами. Проще было поверить в это, нежели усомниться в словах рыцаря. Проще - и безопаснее.
* * *
Девчушка уже не могла рыдать и только всхлипывала. Ривке опустилась перед малышкой на колени, вытерла заплаканную мордочку и ласково спросила: - Что стряслось, Селия? Кто тебя обидел? Слезы снова хлынули потоком. - Те-е-о... они забра-али-и Тео... плохи-и-и-е-е... В конце концов Ривке удалось уяснить, что "они" отобрали у девочки маленького плюшевого медвежонка и утащили его с собой. Куда и зачем - малышка толком не могла сказать. Бред какой-то, подумала бы Ривке, если бы... если бы не странные, совсем свежие отпечатки на взрыхленной почве, которых тут еще утром не было. А перед тем по земле словно бороной прошлись, причем так тщательно, как обыкновенно не делают ни на одном поле. Девушка
– раздался возмущенный голос Адреи.
– Не для того я объясняла, кто ты такая и что умеешь, чтобы ты тут из себя родную дочку архангела Микаэля строила! - Да никого я не строю, - отмахнулась Ривке. - Тогда скажи на милость, зачем эти эффекты? Убиваешь, так убивай, тихо и неприметно. А такое - просто путеводный маяк для Ловчих. Им плевать, как ты используешь силу: если получат хоть тень свидетельства, что она у тебя есть - считай, костер обеспечен. Не боишься их? - Не боялась и не боюсь. - Храбро. Глупо, но храбро. Ну а теперь посмотри в зеркало еще разок. Ривке вновь увидела вокруг себя огненные языки, такие же, как в первый раз... нет, не такие же! Вместо трех язычков красного пламени теперь было лишь два. - Поняла? - Но это же значит... - Точно. Чем больше тратишь, тем меньше остается. Вроде тех же денег. Только если ты окажешься без денег, это еще далеко не конец света; а если иссякнет сила, ты всем сердцем пожелаешь, чтобы этот конец наступил, но он не придет... Ривке упрямо вскинула голову. - Значит, так и будет. Если трястись над каждой искрой и никому ее не давать - какой прок от силы? - Ровно такой же, как если разбрасывать ее направо и налево, не думая о последствиях. Но в первом случае куда меньше вреда. Переспорить Адрею не удавалось даже Адептам Грауторма, мастерам и магического искусства, и сугубо тайной эллинской науки "болтологии", именуемой также схоластикой; позднее сия наука была перенята и небезуспешно применена в деле христианскими проповедниками. Так что с Ривке ведьма сейчас не спорила, ЭТО для нее спором не было. Просто вела легкий разговор на общие темы. Девушка осознала это и изменила тон: - Хорошо, а как надо? - Смотри в зеркало, - прежним менторским тоном приказала Адрея. ...Смотри, девочка, да повнимательнее - авось увидишь себя, какой можешь стать, если только захочешь. Что тебе титулы да богатства, что тебе даже царский венец!
– пламя не носит корон, Ривке из Лудуна, а ты - пламя, чистое, зажженное небесной молнией, перепрыгивающее по ветвям деревьев, оставляя на них свою метку, но не сжигая дотла... если только какое-нибудь из деревьев не попытается тебя удержать силой, вот тогда пламя обнажает вторую свою сторону - разрушительную...
* * *
Жизнь в разбойничьем лагере протекала на редкость мирно. Охотились, ягоды, грибы да корешки собирали, отсыпались - то ли после прежних передряг, то ли готовясь к новым, а скорее, и то и другое одновременно. Конечно, дозорных выставили со всех сторон, и проезжающих порой останавливали с благой целью облегчить их слишком тяжелые кошельки. Но этими делами занималась любая банда, лесная вольница Робина Лох-Лей всегда славилась более крупными "операциями". У Вильфрида и раньше возникало подозрение, что без Робина и его таланта организовать людей этот отряд вскорости обратился бы в две-три рядовых шайки, какие заканчивают или на виселице, или на каторге - невелика разница, впрочем. И теперь он еще раз уверился в этом: временные командиры вольницы, Мик-Мельник и Алан Таль, дисциплину-то поддерживали, но не более. Делать, кроме как ждать атамана, было решительно нечего. Бездельничать сакс не любил, а посему на следующее утро после "поселения", как рассвело, отправился побродить по окрестностям. То есть это он сказал "побродить"; сам Вильфрид точно знал, куда и зачем направляется, но не считал необходимым сообщать об этом кому попало. Просто по старой привычке. ...Мозель был не особенно полноводен, рыцарю не составило труда перебраться на тот берег - вода приходилась лишь чуть выше пояса. Преодолев небольшой, скользкий скат, он обнаружил сразу три вещи. Во-первых, это оказался на самом деле остров, отделенный от берега (и, соответственно, от городка, названного в честь рыцаря Тристрама) узкой, мелкой протокой. Во-вторых, остров явно имел обитателей, поскольку на северной его оконечности прилепилась хижина, над которой вяло курился дымок. И в-третьих, не далее как в полудюжине шагов от него стояла, по-кошачьи зажмурившись и подставив улыбающееся лицо лучам утреннего солнца... - Ребекка! Девушка вздрогнула, выстрелила испуганным взглядом в сторону неожиданного возгласа, и сразу же расслабилась. Улыбка вновь осветила ее лицо. - Приятный сюрприз, сэр Вильфрид Ивинге.
– Ни мягкий акцент, ни сама она ничуть не изменились за пять лет.
– В добром ли здравии твоя супруга, леди Ровин? Рана уже не болела так, как в первые месяцы. Однако лицо рыцаря все равно выдало достаточно, чтобы Ребекка поняла: увы, не суждено было этим двоим "жить долго и счастливо". - Ровин... умерла семь месяцев назад...
– запнувшись, проговорил Вильфрид.
– Вроде от горячки... не знаю. И ничего, ничего не смогли сделать!.. - Извини, - тихо произнесла девушка.
– Мне жаль, что так получилось... будь я тогда там... Рыцарь покачал головой. - Меня ты спасла, но то была лишь рана от копья. Ровин же забрали...
– он не договорил.
– Аббат Колгрим сказал, что это - расчет, расплата за... - Не верю, Вильфрид, - твердо заявила Ребекка. - Я тоже не верю, - почти шепотом согласился он.
– Не может, не должен Суд Стали, Суд Чести взыскивать плату - да еще ТАКУЮ плату... Я защищал тебя не от воли Господней, а от ордена храма. И защитил, доказав, что никакая ты не колдунья... Девушка вздохнула - Таким, как они - ничего не докажешь. Ни словами, ни мечом... Ловчие, гончие псы Malleus Maleficorum, изничтожают всех и вся, кого только заподозрят в колдовстве. А они с храмовниками одного поля ягоды... уж и не знаю, кто из них хуже. - Хельбера я терпеть не мог, но он был рыцарем, пусть даже храмовником и франком. А Ловчие... то, что мне о них доводилось слышать, чертовски малоприятно... Но, во имя святой Диланы!
– вскипел вдруг Вильфрид, - неужто нельзя поговорить ни о чем другом? Пять лет не виделись все-таки!
* * *
Ривке никогда и не надеялась... то есть нет, надеялась, конечно, что рыцарь из Ивинге когда-нибудь станет ей не только другом. Она надеялась на это, примерно как вор надеется однажды найти на дороге мешок новеньких цехинов. Да, он из благородного рода саксов, а она - Ивриим, у которых "благородства" не существует (точнее, оно не исчисляется теми же критериями, что у прочих народов Европы, слишком давние корни имеет это племя - каждый из них, ныне живущих, имеет в предках не одну дюжину героев, царей и вдохновленных Богом пророков). Да, он христианин, верный сын церкви, а она - Ивриим, которых сия святая церковь ставит на одну ступень с неверными-язычниками, лишь немногим выше еретиков. Все это было между ними. А еще между ними было то, что следовало бы назвать "влечением", когда двое сходятся неосознанно, повинуясь некоему зову, велению - сердца, души, какой-то третьей силы... А еще между ними был стоящий на границе со Швицем старый замок Донаркейль, где их обоих держали в плену барон-разбойник Фрон де Беф и его сообщники - рыцарь храма Хельбер и мятежный сенешаль Лоррейна Роланд Брасс; замок Донаркейль, под обугленными развалинами которого нашли свой последний приют и барон, и сенешаль, и несчастный Ицхак - старый отец Ривке. А еще между ними были разложенный костер, ожидавший только искры, чтобы принять колдунью в свои огненные объятия, и священное ристалище Тарнхальд, вокруг которого в мрачном безмолвии стояли стражи храма, солдаты Леорикса и толпа простолюдинов; ристалище, где за жизнь, честь и свободу девицы-Ивриим бились насмерть доблестные христианские воители: оруженосец Короля-Льва, сэр Вильфрид Ивинге, еще не полностью оправившийся от ран, и сильнейший из лоррейнских рыцарей храма, сэр Бриан де Хольц-Хельбер... покрытое песком ристалище, на которое пролилась кровь рыцаря-храмовника, отменив вынесенный судом Malleus Maleficorum вердикт о сожжении колдуньи Ребекки, именуемой также Ребеккой из Лудуна. А еще между ними была царственная леди Ровин, прямая наследница королевского рода Элезингов, леди Ровин, которую Вильфрид Ивинге любил с детства. Ривке не завидовала ни ее благородству, ни красоте, ни положению, потому что не считала себя ни ниже, ни хуже, а обладать высокой царской властью никогда не жаждала; но не завидовать дару любви, полученному Ровин от сына Седрика из Роттервальда, она не могла. А еще между ними - и вот это Ривке просто обязана была похоронить в себе, - встала смерть Ровин. Правду сказали Вильфриду, его жена не умерла бы, не защищай он колдунью на Божьем Суде, на Суде Стали. На суровом суде, который всегда выносит справедливый приговор, не зависящий от улик и доказательств, что позволяют несовершенному человеческому правосудию на краткое мгновение приподнять повязку с глаз Фемиды; и приговор этот всегда приводится в исполнение. Иной раз - руками людей, не подозревающих, что стали вершителями высшей воли. Иной раз - руками людей, прекрасно знающих, что и почему делают. Иногда же - вовсе обходясь без посредничества смертных, без содействия этих мощных, но очень уж своенравных и непослушных инструментов. Леди Ровин умерла, потому что Ребекка из Лудуна, несправедливо обвиненная в колдовстве - что неопровержимо доказал на Суде Стали своим копьем и мечом сэр Вильфрид Ивинге, - БЫЛА колдуньей...
* * *
– Я не могу считать твой ход обманным. - Прекрасно, не считай. Лишь результат покажет, кто достоин. - Слишком рано. Еще закрыты створки Белых Врат. - Откроют - поздно будет, Вир. Не стоит все ставить на один коронный трюк. - Сам знаю. Но без трех бочонков крови - меня достанет Повелитель Мух...
* * *
Нора, судя по виду, уходила глубоко. Рыцарю не очень хотелось точнее, очень НЕ хотелось, - лезть туда. Однако отказать Ребекке он не мог. И тем более не мог - отпустить ее в логово неведомой опасности в одиночестве; уговорить же дочь Ивриим не соваться куда не надо было вовсе делом невозможным. (Особенно - потому, что она сама не знала, зачем ей туда надо. "Потянуло", только и понимала девушка. Знала, что это глупо, себе в этом призналась, но другие этого от нее не услышат!) Подготовив связку факелов, Вильфрид съехал по осыпающемуся земляному склону, все время держа руку вблизи от кинжала, не обнаружил внизу близкой опасности и дважды свистнул, разрешая спускаться Ребекке. Отряхнув платье, девушка осмотрелась. Ни следа камня или дерева, лишь плотная, слежавшаяся глина. Четыре прохода, уходящие куда-то в темноту; два из них достаточно велики, чтобы следовать по ним вдвоем, третий - даже обширнее, там свободно мог проехать и верховой. Четвертый - просто лаз, вроде звериного: по всей вероятности, его можно преодолеть ползком. Если только дальше он не сужается. Если в тесноте этого лаза не поджидает своего звездного часа какая-нибудь тварь, достаточно мелкая, чтобы свободно там драться, и достаточно злобная и сильная, чтобы покончить с застрявшим человеком. - Туда, - указала Ривке на самый большой проход. Гигантские муравьи могли пройти и по двум меньшим, но встречаться с ними там было бы весьма нежелательно. Она не была воительницей, однако уж столько-то в тактике сражений понять могла. Когда света стало слишком мало, рыцарь высек искру, запалил факел и передал его спутнице. Ривке не стала говорить, что могла бы создать и свет, и огонь самостоятельно. Незачем. Проход, расширяясь, уводил все глубже и глубже. Откуда-то спереди стали доноситься шуршание, пощелкивание и скрипы. Навстречу пока не попадалось ни одной живой (или мертвой) души, но Вильфрида это не обнадежило. "Легче в начале - труднее в конце", говаривал Седрик, и рыцарь по собственному опыту знал правдивость отцовской фразы. Впрочем, появилась она задолго до Седрика, но кто был настоящим автором, владетель Роттервальда не знал, да и знать не хотел. И когда неверный свет факела наконец выхватил из темноты нечто шевелящееся, Вильфрид испустил вздох облегчения. Муравей, пусть и размерами с крупного быка, был ему не страшен. Нападать первым рыцарь не стал. Когда огромное насекомое, раскрыв "челюсти", качнулось в сторону незваных гостей, Вильфрид аккуратно полоснул его по морде, отсекая левый ус. Нет, он не знал, что эти отростки для значительной части насекомых - как глаза для людей; просто уж больно соблазнительной была мишень. Второй удар разрубил хитиновый панцирь муравья сразу за головой; затем рыцарь отразил щитом выпад челюстей, вновь всадил меч в рану и как следует поковырял там, как будто не плоть противника резал, а копал траншею походной лопаткой. Тут Ривке подскочила и ткнула факелом в основание оставшегося уса. Муравей что-то невнятно проскрежетал (впрочем, язык насекомых людям все равно известен не был), взвился на дыбы, как раненый конь, въехал головой в свод тоннеля... и рухнул. - И много тут таких?
– спросил Вильфрид, глядя на труп. Ответа он в общем-то не ждал; Ривке и не ответила. Она зачем-то склонилась над мертвым муравьем, изучая лужицу жидкости с острым ароматом. Из человека крови вытекало куда больше, почему-то подумал рыцарь. - Запах, - наконец сказала девушка, окуная в жидкость несколько тряпиц.
– На, пристрой на пояс или еще куда. Авось не будут принимать за чужих, если что. Глаз-то у них нет... должны же как-то своих различать. Вильфрид кивнул, хотя и не совсем понял Ребекку, и повязал одну тряпицу на пояс, вторую - на предплечье, третью - на колено. Запах был резким, но не слишком неприятным. Терпеть можно. Ривке также нацепила на платье пару тряпок, смоченных "кровью" муравья, и указала вперед. - Идем. Уже чувствую, не так много осталось. Действительно, не прошло и нескольких минут, как догорающий факел озарил вход в пещерку из молочно-белого хрусталя. "Ближе," - пришел зов. - Стоять!
– одновременно воскликнула Ребекка. Рыцарь, впрочем, и сам не собирался подчиняться неизвестно чьим словам. Которые вдобавок и словами-то не являлись, потому что не были сказаны вслух... - Выходи, - тихо, уверенно приказала Ривке. Свет от двух факелов скрестился на рваном черном отверстии в дымчато-белой поверхности. Внутри послышался шорох. Но и только никто и ничто наружу не лезло. - Выкурить?
– спросил Вильфрид. - Надо бы, но как?.. Даже не думай!
– заявила она, когда рыцарь выразительно качнул мечом.
– Вот выберется, тогда... - Хорошо, - согласился сакс, вытащил из связки новый факел, зажег его, а старый швырнул в черный проем.
* * *
Смерть не бывает легкой, суть ее - боль и страх.
Пусть не бывает долгим путь в первозданный прах,
Пусть не бывает долгим путь в вековечный мрак...
Смерть - не бывает легкой, коль умирает враг.
Верить в удел загробный - это игра живых.
Мертвые цену крови знают без всяких книг...
Мертвые цену крови платят в последний миг,
Верить в удел загробный времени нет у них.
Дверь отворив однажды, можно идти всегда.
Только пройдет не каждый вихри огня и льда.
Только пройдет - не каждый, даже имея Дар,
Дверь отворив однажды в ту роковую даль...
Смерть не бывает легкой. Легких путей тут нет.
Много не будет толку в час проживать сто лет,
Много не будет толку в прошлом искать ответ...
Смерть не бывает легкой, коль угасает свет.
* * *
Из муравейника вырвался столб искрящегося пламени. Адрея безнадежно прищелкнула языком, потом нахмурилась. Следов использования силы в этом огне не было. Странно. С другой стороны, даже приятно: раз уж она, находясь в двух шагах, не может ощутить силу, ни одному из Ловчих этого также не удастся. Если там вообще есть сила. А если нет, еще лучше. "Можешь не делать - не делай", говорила ее старая наставница, Вэл-Эдх, до последних своих дней отстаивающая свободу лигурийской пущи: сперва от иберов, потом от воинов Империи, потом от испанцев... Касалось это "делай", конечно же, использования силы, хотя ведьма порой думала, что лигурийская пословица может быть отнесена вообще ко всему на свете. Правда, это была лишь половина пословицы - еще Вэл-Эдх, вздохнув, добавляла: "А уж коли делаешь - делай раз и навсегда". Тоже не самая глупая манера действовать. Что ж, коли Ривке уже теперь усвоила правила Вэл-Эдх, она достойна большего, нежели Адрея планировала для нее вначале. Не то чтобы много большего, доверять Ивриим слишком много было бы ошибкой... но все же - большего, чем получила от нее любая из прежних учениц. Потому как более чем вероятно, что она - последняя. Ведьма постелила рогожку под осиной и села, прислонившись спиной к надежному стволу. Ждать предстояло как минимум до утра, а в ее возрасте совершенно незачем мариновать себе одно место в холодной росе. Целительна это роса, целительна, тут Пепин прав, но любое лекарство в большой дозе - тот же яд. Даже плохонький знахарь это ведает, а Пепин был вовсе не плох. ...Пепин Легкая Рука, надежный табурет, на который можно сесть, дать передохнуть ногам и потом продолжать путь, а он - останется стоять, поджидая следующего нуждающегося в отдыхе. А если кто попытается этот табурет использовать как оружие в трактирной потасовке, сам уронит себе же на голову. Тяжел больно да неподатлив, для чего сделан - тем и занимается. Ему хватает...