Адовы

Мазур Степан Александрович

Более того, успокоился и директор. Тихо, с достоинством, как будто примеряя модную шляпу, но не тревожа гуся, он пробормотал:

— Знамение. Знак от Дарьи. Как же долго я этого ждал.

— Да что вообще происходит?! — завопила учительница совсем не оккультных наук, а математики, словно очнувшись от сюрреалистического

сна без особого сюжета.

— А что происходит, Вероника Степановна? — повторил директор.

И набравшись смелости, осторожно его погладил. Нахохлившийся гусь, судя по виду, был не против. Пригрелся.

— Да я понятия не имею, — призналась учительница. — Ученик вот новый. А всё новое странно. По обмену, что ли, заслали? По виду вроде европеец. А что внутри — не разглядеть. Документов нет. А по очкам и причёске не определить.

— Вы откуда будете, благословенный посланник гусиный? — прошептал директор, вновь поглаживая гуся.

— Как откуда? Отовсюду. Понемногу, — важно добавил Даймон, осознав, что его гусиный дар приняли, а сам он в каких только странах не бывал.

Теперь обучение пойдёт как по маслу.

— А родители что же? Тоже интернационалисты?

Демонёнок кивнул:

— Мать в основном из Германии. Отец из Шотландии. Сестра из Египта.

— Как тесен мир, — прошептал директор. — Как многогранно человеческое наследие. Интернациональная семья — это модно, достойно и в духе современности. Действительно, откуда в такой семье взяться деньгам на дневник?

Тут он строго посмотрел на учительницу.

— Что вы хотите сказать? — спросила та.

— Что натуральный обмен во многих странах ещё в ходу, Вероника Степановна. Вот и выменивают блага на гуся.

— Конечно, так практичнее, — согласился демонёнок. — Мне успехи нужны. Чтобы к тётке можно было пойти работать.

— Вот видите! — поднял палец директор. — Ребёнок, а уже о работе думает. Наверное, ещё и о доме думает. Да, молодой человек?

— Мой дом там, где моя семья, — важно добавил Даймон. — Но мне учиться надо, чтобы в блогеры не попасть. Видали мы этих блогеров.

Тут он посмотрел на Сашку, а тот гордо вскинул подбородок.

— Золотые слова, юноша, — сказал директор, повернулся к учительнице, затем к окну. И улыбнулся, разглядев за занавеской начинающуюся грозу. — Какой чудесный день. Не находите, Вероника Степановна?

Учительница математики озадаченно икнула. Спорить ей сегодня уже надоело. Ругаться тем более. А удивляться устала.

— Вот в вашей школе уму-разуму учиться хочу, — дополнил Даймон. — Отец сказал гуся принести. Сказал, вы поймёте. Как самый старший. Но если вы не понимаете, то мне лучше идти… Пойдём, гусь Шредингера! Пусть папа ищет другой дар главному.

— Главному? Нет что вы, что вы. Я понял! — едва не подскочил директор, от чего гусь заметно встревожился. — Родственники, интернационал, Египет. Это же ясно, как божий день… Ребус. А ребусы я люблю. Я главный по ребусам!

Едва директор повысил голос, как гусь угрожающе

захлопал крыльями. Фёдор Андреевич примирительно опустил руки. И присмотрелся к мальчику, который постоянно делал какие-то пассы руками.

Демонёнок всего лишь отбивался от тычков Сашки Сидорова.

Зато на шее мальчика висела красная бабочка, что в плане символизма значило немало. Хотя бы то, что мальчик из культурной семьи. Гуся опять же, родители подарили школе. Это уже можно было расценивать как предтечу живого уголка. А перо за ухом — явно масонский символ.

Но главное, он прислал весточку от Даши!

— Шрёдингер, говоришь? Нет определённой страны, говоришь? — прищурился директор. — А про «тринадцать» ничего не слыхал?

— Слыхал. Число такое. Мама научила цифрам. Разным, — признался Даймон. — Но у нас больше «шесть» любят.

— Точно. Матриархат! — кивнул директор и вдруг всё сразу понял.

И про намёки, и про пасы руками. Мальчик вроде бы даже несколько раз изображал пальцами букву «М», а то и «И».

«Точно, этот из масонов! А то и из иллюминатов! Из самой тайной ложи — матриархальной». — твёрдо решил Фёдор Андреевич: «Они же там все через одного стремятся к интернационализму, но мам слушаются! Да не упадут гуси с их голов!».

Директор обрадовался, подскочил из кресла, подхватил гуся под мышку и поцеловал в клюв. Затем деловито посадил опешившую птицу обратно на голову, кивнул учительнице и заключил:

— Вот что, Вероника Степановна. Нашему интернациональному ученику никаких препятствий не чинить. Пусть учиться в любом классе, каком пожелает, хоть в начальном, хоть в выпускном.

— А с Ленкой можно?

— Можно, — кивнул директор и добавил. — Портфель выдать как погорельцу, из сиротских запасов.

— А документы? — уточнила учительница, она же классная преподавательница.

— Да что вообще в наше время значат документы, Вероника Степановна? — укорил ее директор. — Доверять людям надо. Больше веры в человечество! Откуда у погорельцев документы?

Учительница кивнула.

А директор добавил:

— Ступайте, молодой человек. И передайте привет всем родным. Я… я понял, — директор склонил голову перед Даймоном почти на секунды три, а затем, когда гусь начал хлопать крыльями, пытаясь удержаться, поднял взгляд. — Благ им и моё почтение! Ступайте. И… благодарю за послание. Старший всё осознал.

— А Сидоров как же? — напомнила учительница, в свою очередь осознавая, что пришли они в это царство дыма в кабинете с несколькими задачами.

— Какой Сидоров? — директор уже собирал со стола бумаги охапкой и отправлял их в мусорное ведро.

— Который чуть класс не поджёг, — напомнила учительница.

— А, этот? — Фёдор Андреевич перевёл взгляд на синеносого. Поцокал языком. — Этот ничего не значит. Сидоровых много. Даже в нашей стране. И дверей у нас в школе много. Всех не переломать, не спалить… Держи, Сидоров, — и директор протянул ему прямо со стола череп без переднего зуба.