Адовы
Шрифт:
— Это пока не сдавали. Вы у меня всё сдадите. И всех, — заверил уже с довольной усмешкой участковый, который давно мечтал о громком деле и вдруг вспомнил о роли плохого полицейского. — Признавайтесь. Сейчас запишу ваши показания.
— Ты чего, начальник? — заявил ноту протеста более осведомительный о мире Витёк. — С тем, что в шаурме найти можно ни один олимпийский комитет не разберётся!
— Да говорю же, олосячился! — стоял на своём Толян. — Копыто мне в бок!
— Ну, в бок или по лбу это как следствие решит, — протянул Петрович,
Витёк, Толян и даже Ангелина быстро переглянулись. А участковый вновь вспомнил о добром полицейском и добавил:
— Ну чего вам, жалко, что ли? Давайте уже явку с повинной подписывайте. И считайте, что спасены. Клизму поставят, таблетки выйдут. Прочиститесь, отоспитесь и домой с чистой совестью пойдёте. Без всяких рогов и копыт.
— Чего ты мелишь, Петрович? Ничего им не показалось! — встряла в допрос баба Нюра. — Я сама видела, что вот у этого уши заячьи были. А у того — рога.
Коллекторы активно закивали, вновь ощущая поддержку в вопросе.
— Уши же!
— И рога… копыто мне в бок.
— А с девушкой что? — вздохнул Петрович. — Тоже рога-копыта? Кто видит сейчас оные, прошу поднять руку.
Все вновь переглянулись, но рук не подняли.
— Чего вы мне голову морочите? — победно улыбнулся участковый. — Сейчас всех на экспертизу отправлю!
— Так я ж говорю, съесть её хотели! Живьём! — добавила Нюра, задыхаясь от возмущения уровню слепоты властных структур.
— Ешьте и не толстейте, — вставила слово Ангелина.
— Шаурму, что ли, ешьте? Вот уж нет, — поднял руки участковый. — Мне жена суп на обед готовит. А с вами я так вообще обедать разучусь. Изжога одна и гастрит на сдачу.
— Да какая шаурма, Петрович? Людей там жрут и не толстеют, — пояснила бабка. — Это же явно статья посерьезнее, чем на клизму отправлять.
— А вот это уже серьёзное заявление, — участковый достал бумагу и ручку, протянул Ангелине. Даже усадил девушку за отдельный стол. — Пишите. Всё, что было, то и пишите. Будем оформлять.
Баба Нюра пристроилась рядом. И начала диктовать растерянной Ангелине, на что ей жаловаться.
— Пиши. Я, такая-то растакая… Ага… пришла в нехорошую квартиру и меня хотели съесть мрачные личности… «Живьём», добавь…. Ага, тут ещё про девочку напиши… И что стены нам давно в подъезде ЖУК не красит… Всё, хватит ему. Пусть выселяет этих жильцов теперь. Никакого покоя от них нет.
Петрович прочитал первый абзац заявления, схватил лист, скомкал и выбросил в урну. Сквозь зубы сказал:
— Что ещё за заявление от «такой-растакой»? Нет такого Ф.И.О.! Вы чего из меня дурака делаете?
— А стены как же? — возмутилась смотрящая.
— Анна Николаевна, какие ещё стены? ВОН ОТСЮДА! — участковый быстро вытолкал вредную бабку вон и посмотрел на оставшихся в кабинете лиц. — А вы трое за решёткой у меня посидите денёк. В себя придёте. Тогда и поговорим.
— О погоде?
Петрович присвистнул. Похоже, дня им не хватит.
Затем участковый посмотрел на двух других свидетелей. Один постоянно разглаживал свои красные от прилива крови уши. Другой пересчитывал пальцы и бубнил: «почему две пиццы? Одной хватит!».
Петрович вздохнул и потянулся к стационарному телефону.
— Участок на Садовой беспокоит. Пришлите-ка нам карету… Нет, я не боярин. Я участковый… Как что случилось? Отравление, — тут Петрович набрал побольше воздуха в лёгкие и заявил. — Шаурмы тут все странной объелись! Один не справлюсь.
Глава 27
Как у вас тут все запутано
Стройплощадку можно было принять за декорации к фильму о конце света. Эта часть улицы Садовой словно вымерла. Посреди площадки виднелась огромная воронка, как будто угодил снаряд. Бетонные плиты раскурочило. Башенный кран лежал на боку, проломив заграждение стрелой. Вагончики были смяты, как картонные коробки.
Разруха, одним словом.
Рабочих сначала попытались перевести на другие объекты, а затем просто отправили в отпуска. Те, кому повезло остаться в своём уме после увиденного, напрочь отказались возвращаться к работе.
Самые впечатлительные сотрудники даже заняли места в психиатрической лечебнице, потому что по утверждению главврача «несли какой-то бред о восстании машин».
Ближайшее здание для душевнобольных на Садовой переполнилась. Главврач Пипеткин лишь разводил руками, когда узнал, что целое отделение людей прибыло именно с одноименной улицы и обещал сделать к выходным по этой теме определённые выводы. В пору было открывать отдельное отделение «Садовая» и писать по этому явлению научный труд на тему «я, Садовая и прочие психи».
Участковый Афанасий Петрович с грустью в глазах окинул взглядом постапокалиптический пейзаж. И с досады махнул фуражкой. Улик куча, заявлений ещё больше, а виновных и тем более, виноватых, нет.
— Вот ведь как бывает, — участковый с тоской посмотрел на безоблачное небо и снова перевёл взгляд на землю. — И что делать? Списывать на стихию?
Здесь по проекту должен был вырасти современный торговый центр. А по факту — пыльно и не убрано.
Там, где остался грустный экскаватор, должны были ходить жильцы новеньких высоток из стекла и бетона. Те построили бы на месте ветхих пятиэтажек на Садовой, что стоят без лифтов и мусоропровода. Так во всяком случае сказало начальство в лице Михалыча, когда сдал ему лист происшествий. Остановили, мол, реновацию. Вставили палки в колёса прогресса.