Адский договор: Переиграть Петра 1
Шрифт:
Широко разлетающиеся брызги чистейшего медицинского спирта полетели в сторону свечи, достигнув которой тут же обернулись ярким огненным веером. Капельки жидкого огня попали на стол, лавку, покрытый грязной соломой пол, закопченную стену. Часть вспыхнувшего спирта облепила Кривого, от неожиданности свалившегося с лавки на спину.
— А-а-а-а! Воды! Воды! — истошным голосом вопил Кабатчик, на глазах превращавшийся в живой факел. — Мыкитка, воды лей! Воды!
Куда там. Какая к черту вода? Внутренности прокопченной избушки мигом занялись. Пересохшие доски стола, лавки, вонючие тряпки вспыхивали, как порох. А тушить человека,
Дмитрий, набрав в грудь воздуха, вскочил с места и бросился к выходу. По пути сбил неповоротливого Мыкитку и башкой снес дверь.
– //-//-
Небольшая светелка погружена в полумрак. Горит лишь пара крошечных свечек, от которых больше копоти и чада, чем света.
У стены на узком ложе, покрытом пуховой периной, лежит неподвижное тело юноши, едва прикрытое толстым покрывалом. Черты его лица заострились, как бывает при тяжёлой болезни. Дыхание еле ощущалось.
Вдруг скрипнула дверь, из-за которой выглянула маленькая головка в платке. Девица, хитрым выражением лица напоминавшая любопытную лисичку, внимательно оглядела комнату и, убедившись в отсутствии посторонних, прошмыгнула внутрь.
Аленка, младшая и любимая дочка боярина Никиты Афанасьевича Нарышкина, что приходился старшим братом супруге покойного государя Алексея Михайловича, на цыпочках подобралась к больному и стала вслушиваться в его дыхание. Время от времени наклонялась к нему и осторожно протирала чужой лоб влажным платочком.
Вдруг юноша тяжело вздохнул.
Аленка вздрогнула. Девичье сердце взволнованно забилось. Неужели сейчас очнется? Боженька, Боженька, а она вся растрепанная!
Девица тут же начала судорожно приглаживать вырвавшийся из-за платка русый локон. Когда же непослушная прядь волос скрылась, она начала с силой тереть свои щеки, усыпанные веснушками. Как же она их ненавидела! Чего только Аленка не делала с ними: прикладывала листок подорожника, натирала огуречным соком, даже пудрой осыпала. Все без толку!
Терла щеки, а сама глаза косила на лежанку. Не дай Бог очнется, а она этого не заметит.
В этот момент дверь в светелку снова распахнулась и на пороге появилась крупная фигура Никиты Афанасьевича. Низенький полный, он напоминал плотный боровичок с большой шляпкой.
— Опять ты здесь, ягоза! Так и знал! Совсем ополоумела, девка! Сколько раз тебе говорил, что негоже к чужому в светелку входить, — сверкнул боярин глазами, уперев руки в бока. Дочь тут же насупилась и упрямо отвернулась. — Не сопи! Снова глаза на мокром месте. Не плачь, говорю! Эх…
Подойдя, хотел обнять дочь, но та вырвалась и убежала из комнаты.
— Совсем, девка, голову потеряла, — пробурчал боярин, плюя на пол с досады. — И чего она в этом нашла? Ни рожи, ни кожи. Тьфу! И что я, старый дурак, этого погорельца на улице подобрал!? Грехи замолить решил что ли? Ехали себе на вечернюю службу и ехали бы. Чего остановились…
Посетовав еще немного на свою оплошность, он тоже вышел из светелки. Дел еще было невпроворот. А с его Аленкой ничего не случится. Перебесится и успокоится.
— Эх, доча, доча… Как супружницы не стало, совсем от рук отбилась. Седьмицу назад вон учиться удумала, — качал головой боярин, выходя из светелки и идя по темному переходу в свою опочивальню. — Надо же, девка и науки. Кхе-кхе, — издал он еле слышный смешок в густую бороду. —
Стоявшая в этот момент за тяжелой портьерой, Аленка вела себя тише мышки и слышала каждое слово отца. Едва тяжелые шаги мужчины затихли, она показалась из своего укрытия.
— Ничего я и не отбилась от рук, — тихо фыркнула она, вспоминая слова отца. — Просто не по-христиански людину на улице бросать… Може он в пожаре пострадал или того хуже, на него душегубы напали… — прошептала это и зарделась, как маковый цвет. — Пойду посмотрю.
В светелки, где лежал юноша, по-прежнему было тихо. Она подошла к постели и присела на край лавочки. Посидела немного. Когда же ей стал скучно, вытащила из укромного уголка в комнате небольшую книжку — евангелие, что ей еще матушка подарила на именины. Принялась читать, иногда перелистывая страницы, которые ей было особенно хорошо знакомы. В некоторых местах, наоборот, надолго замирала, шевелила губами, вслух повторяя понравившиеся слова.
— Какие же гадкие люди бывают. Как же они так могли? Ведь Иисус говорил же, что он сын Господа. Почему они все равно его мучили? — она смешно насупила брови. Девица искренне не понимала, почему герои ее истории так плохо поступали. — Зачем?
Евангелие было ее самой любимой книгой. Читала и перечитывала много и много раз. Переписанная греческими священниками, приглашенными в Москву, она содержала очень много душещипательных отступлений от канона, которые чрезвычайно сильно нравились Аленке. Она буквально смаковала фразы про «кроткий юношеский взор», «пылающее любовью к Богу сердце», «восторженные слезы» и другую сентиментальную и нравоучительную дребедень. Правда, выбора-то у нее в книгах особо и не было. В библиотеке отца книг-то особо и не было: Библия, ещё одно Евангелие и ветхий завет. Собственно, вот и все книги.
— Ой, — в какой-то момент она отозвалась от истории про странствия Иисуса и повернулась к лежащему юноше. — Божечки! — всплеснула Аленка руками, роняя книгу на пол. — Что же такое…
По бледному лицу юноши, что их семья подобрала вчера на дороге у горящей улицы, катились слезы. От уголков глаз, по подбородку и до самого подбородка протянулись две кровавые дорожки. У впечатлительной девицы сердце в пятки ушло и ножки подгибаться начали от такой картины.
Аленка, сама не замечая как, начала шмыгать носом. Божечки!!! Она же увидела кровавые слезу, как у Христа! Божечки родненький! Кровью плачет! Исстрадался, значит, так, что мочи больше не было в душе все это держать. И ведь Христос тоже так страдал, что его слезы кровью оборачивались.
Правда, невдомек было девке, что никакая это ни кровь. По щекам стекал обыкновенный коктейль «Кровавая Мери»…
— Ой, глаза открыл… Ой!
Вьюнош смотрел на нее голубыми-голубыми глазами, в которых плескалась лишь боль и недоумение.
— Кто ты… Где я… — пробормотал он. — Я живой ещё? На земле? Или уже меня забрали… Сатана, падла, не успокоишься никак? — зрачки его глаза были совершенно неподвижны. — Гм…
Девица от этих слов едва сознание не потеряла. Глаза ее расширились от удивления и совершенно безумных догадок, переполнявших голову. Божечки, как он страдает! Слезу даже кровь исходят. Неужели, так его сам Враг Человеческий терзает?!