Адский поезд для Красного Ангела
Шрифт:
— Что-то я не улавливаю…
Он прислонился к чану, как если бы это была обыкновенная уличная стена. То, что плавало в жидкости, абсолютно его не смущало…
— У них с Приёр была чудовищная тайна…
— Какая тайна, черт побери, мсье Ланоо? У нас тут что, фильм ужасов?
— Приёр увечила трупы… — Он произнес это вполголоса, словно наши зрители могли разбить свои пластиковые стекла и придушить нас. — Она отрезала им пенисы, кромсала невскрытые части тела, отсекала языки…
— И вырывала глаза?
— Да… Она вырывала им глаза…
Человеческие аквариумы завертелись у меня перед глазами…
Эти истерзанные
— Извините, господин профессор… Я не выспался и ничего не ел, только выпил кофе…
Он запер дверь на два оборота.
— Нечего стыдится. Вы бы не стали покупать билет в такой музей, верно? Хотя… — Он цинично усмехнулся.
— Почему этот служащий Тальон никогда ничего не говорил? — Мой голос прозвучал не совсем уверенно.
— Она с ним спала… Когда мы обнаружили этот истерзанный труп, Тальон, в надежде сохранить свою должность, все выложил.
— Что Приёр делала с отрезанными органами?
— Ничего. Тоже сжигала.
— А чем эта история закончилась?
— Мы попросили Приёр покинуть факультет…
— Самый легкий выход… Никакого расследования, никакой утечки информации, никакой дурной славы, так ведь?
Засунув руки в карманы и задрав голову, будто собирался сквозь стеклянную крышу созерцать звездное небо, он остановился перед фотографией сэра Артура Кизса. [34]
34
Артур Кизс (Keith; 866–1955) — английский анатом, приматолог и антрополог.
— Действительно, наименее болезненное решение для всех…
— Почему она занималась этими мерзкими делами?
— Чрезмерное влечение к патологическому. Очень сильная потребность исследовать, при столкновении с непониманием некоторых явлений ведущая, вероятно, к стремлению калечить. Что она искала в мертвых тканях этих тел? Неизвестно. Некрофилия, возможно, фетишизм. Анатом всегда стремится выйти за пределы видимого. Если он не контролирует свои ощущения, то представляет себя всемогущим… Легко, имея скальпель в руке и труп на столе, чувствовать себя Богом…
— Тальон поделился с вами подробностями своих отношений с ней?
— Что вы имеете в виду?
— Были ли это классические сексуальные отношения? Садо-мазо?
Он нахмурился:
— Да откуда мне знать? Вы принимаете меня за сестру Терезу? [35] Мы поспешили поскорей уладить это дело…
— Где я могу найти этого Тальона?
Он глубоко вздохнул:
— Погиб три года назад вместе с женой и двумя детьми в автомобильной аварии…
Мир Приёр рассеивался, как туман в лучах зари. Трупы сопутствовали ей в жизни, в смерти… во всем, чем она была… Голосом, в котором сквозила явная досада, я спросил:
35
Эдит Штайн (Edith Stein; 1891–1942), известна также под монашеским именем Тереза — Бенедикта Креста — немецкий философ, католическая святая, монахиня-кармелитка, погибшая в концлагере Освенцим из-за своего еврейского происхождения. Беатифицирована Католической
— Были ли у нее друзья среди студентов? Люди, возможно осведомленные о ее некрофильских склонностях?
— Как я вам уже говорил, я не вмешиваюсь в личную жизнь моих студентов.
— Вы можете достать для меня список ваших учеников с девяносто четвертого по девяносто шестой год?
— Боюсь, он окажется слишком длинным. Спрошу у секретарши… Я вас покидаю, комиссар. Время мой главный враг, и с возрастом он становится все сильней.
— Может случиться, я приду снова.
— В таком случае назначьте встречу заранее…
Истина раскрылась. Приёр увязла в непристойности, замуровала себя в темных углах факультета, продолжая еще больше уродовать себя. Покинув стены факультета, она распрощалась с ужасом, изменила свою жизнь, внешний вид, отказалась от патологии, закопав ее в затененных глубинах своей души. Пыталась ли она тогда излечиться от недуга, который отравлял ее существование и заставлял жить с постыдной тайной?
Убийца обнаружил ее игру. И начал действовать через пять лет, когда она почувствовала себя в безопасности, живя своей маленькой упорядоченной жизнью. Своей монеткой он вернул ей сдачу, причинив непереносимое добровольное страдание. Око за око, зуб за зуб. Сделанный Элизабет Вильямс анализ оправдал себя, все сходилось. Убийца играл на двух разных досках.
Все сходилось, но ничто не приближало меня к нему. В парижских сумерках он был свободен, как орел, парящий над широкими охотничьими угодьями. Он выслеживал, играл, молниеносно ударял — и снова исчезал в кровавом тумане. Он повелевал смертью, он повелевал жизнью, он повелевал скрещением наших судеб…
Время ступить в мир боли пришло одновременно с пленительными испарениями ночи. Весь Париж будто озарился кишением светлячков.
Неподалеку от метро «Севастополь». Асфальтовый коридор для торговли сексом, несколько машин припарковано вдоль тротуаров, ряд тусклых, облупленных фонарей, едва пробивающих мрак. Тени, шныряющие в закоулках второго округа, сгорбленные спины в плащах, руки в карманах, взгляды опущены в землю. Две-три девицы подпирают стены, вонзив острый каблук в трухлявый кирпич фасада.
По дороге Фрипет в последний раз наставлял меня:
— Не разговаривай, главное — никаких вопросов, я сам всем займусь. Если они узнают, что мы хотим сунуть нос в их дела, за пятнадцать минут мы получим больше ударов, чем за пятнадцать раундов против Тайсона. Надеюсь, ты не взял с собой свою пушку? И полицейское удостоверение? Нас обыщут.
— Нет, все в порядке.
— А документы?
— Они при мне.
— Отлично. Ты заткнешься и будешь только смотреть. Напялишь на лицо кожаную маску, как самый отпетый сексуальный садист. Все шито-крыто. ОК?
— ОК.
— Сейчас мы войдем в главные потайные порнозалы Парижа. Ты не передумал?
— Давай, вперед…
Он положил руку мне на плечо:
— Скажи, комиссар, почему ты не отправляешь на войнушку своих прихвостней, своих агентов? Почему хочешь сам все делать?
— Личные причины.
— А ты не из болтливых, когда речь идет о твоей личной жизни…
Улица Гренета, сорок восемь. Металлическая дверь. Открывается небольшое окошко. Появляется кожаная маска с двумя отверстиями для глаз: