Адское пламя в сумраке
Шрифт:
Он нагнулся и подобрал ее. И долго рассматривал, а потом бережно сложил и сунул под рубашку, поближе к сердцу.
Во внутреннем храме Льюис снял крышку с саркофага. Внутри оказался алебастровый ларец — в его очертаниях было что-то египетское. Льюис открыл ее и обнаружил кипарисовую шкатулку современной работы, расписанную фигурками танцующих менад. Внутри лежал свиток.
Льюис развернул его, быстро осмотрел и вздохнул. Так и есть — работа того русского искусника.
Он уже дошел до пиршественного зала, как вдруг услышал приближающиеся шаги. В панике он метнулся назад и нырнул в нишу в стене зала. Там он и застыл в полной неподвижности, когда в зал скользнул смертный.
Это был сэр Фрэнсис — он шарил по углам лучом фонаря.
Льюис затаил дыхание. «Не надо смотреть на меня, смертный… ты не увидишь меня, смертный…»
Под потолком пронеслась летучая мышь. Сэр Фрэнсис охнул и уронил фонарь, который, к несчастью, не погас — наоборот, от удара у него открылась заслонка. Помещение оказалось залито светом.
«Тьфу, пропасть».
Сэр Фрэнсис нагнулся за фонарем, выпрямился и посмотрел Льюису в лицо. Чуть опустив взгляд, он увидел шкатулку у Льюиса под мышкой.
— О господи, — вздохнул он. — Этого-то я и опасался.
Льюис собрался было забормотать извинения, но оказался совершенно не готов к тому, что случилось дальше. Разметав перед собой колкий гравий, сэр Фрэнсис с натугой опустился па колени.
— Молю тебя, — произнес он. — Кто ты? Аполлон? Гермес? В ту ночь я был уверен, что узнал тебя. Прости мои старые глаза, умоляю, когда-то я увидел бы тебя куда яснее.
— Я всего лишь вестник, — ответил Льюис, мысленно моля обоих богов о помощи.
— Как пожелаешь, владыка, — сказал сэр Фрэнсис, разве что не подмигнув. Он печально поглядел на шкатулку со свитком. — Ты его заберешь? Когда-то мы были просто праздные весельчаки-мальчишки, и если мы и совершили святотатство, то лишь по-мальчишески. Я ведь надеялся, что ты наконец явился, чтобы поселиться среди нас. Ты так нужен нам, бедным смертным.
— Но это вам больше не нужно. — И Льюис поднял шкатулку, задумавшись, удастся ли ему подмигнуть, не выронив ее.
— Пожалуй, действительно не нужно, — отозвался сэр Фрэнсис и обмяк. Он сложил руки в мольбе: — Прошу тебя, Сиятельный, скажи мне, умрет
— Вы же понимаете, что это неизбежно, — ответил Льюис мягко, как только мог.
— Ах, Пол… — проговорил сэр Фрэнсис. Некоторое время он молчал, и по щеке его скатилась слеза. Он с надеждой взглянул на Льюиса. — Но ведь если ты здесь — это же знак! Боги не чужды доброте. Они позаботятся о нас. Все это правда, да? Мы окажемся в Раю и будем пировать на Елисейских полях, как пообещала нам Она!
— Верь в это, смертный, — сказал Льюис.
«Насколько я знаю, это вполне может быть правда».
Он опустил руку, словно благословляя, и коснулся головы сэра Фрэнсиса. Сосредоточившись, Льюис заставил свой пульс биться с частотой, которая должна была влиять на активность височной доли мозга смертного человека.
У сэра Фрэнсиса перехватило дух от наслаждения. Он слышал небесный хор, видел богов и познавал высочайшую истину, которую невозможно облечь в слова. От экстаза он впал в глубокий обморок.
Льюис взвалил его на плечи и поплелся прочь, долгой дорогой через ночные поля к большому особняку, где и сгрузил сэра Фрэнсиса наземь у подножия статуи Вакха. Он постоял над ним, опершись рукой о стену и переводя дыхание, а затем постучал — достаточно громко, чтобы разбудить слуг.
Задолго до того, как на стук вышли боязливые смертные, Льюис уже забрал свой саквояж из кустов и зашагал в сторону Лондона.
Не более чем через месяц по улицам одного лондонского квартала шел один разносчик. Улицы были грязные и людные — даже здесь, в довольно-таки фешенебельных местах. Безумный король восседал на троне, положение в Америке портилось день ото дня, весь мир был охвачен хаосом, готовым исторгнуть новую эпоху, и со стального сердитого неба спархивал предвестник зимы — первый снежок.
Одежда разносчика была поношенна и не слишком соответствовала погоде, и тем не менее держался он с благородством, которое при определенной живости воображения позволяло заподозрить, что он вполне может быть доблестным героем, вступившим, вероятно, в полосу невезения. И не просто героем, а даже предметом чьего-то страстного обожания.
Он снимал шляпу перед всеми встречными, а когда ему попадались прохожие, по виду которых можно было предположить, что они знают ответ, как бы между прочим интересовался, не подскажут ли они дорогу к заведению миссис Дигби.
Ведь он совсем как неразумные смертные все выискивал вокруг знаки того, что вселенная относится к нему милосердно.