Адвокат, адвокат, он ворюге – друг и брат
Шрифт:
Но за «переводами» нам было не угнаться. Они во время заграничных практик накупят таких «дипломатов», которых в России и не видывали – с отливом, роскошными замками. Это было как бы обозначение – кто есть кто. Мы завидовали. Но без злобы.
Глава 8
Общага
На четвертом курсе нам объявили, что мы теперь взрослые люди. Мы оставили казарму и переехали в общагу – такое многоэтажное здание на территории института, где были комнаты на два-четыре человека и один санузел на две комнаты. Ну, роскошь просто нереальная.
Эту общагу переводчики прозвали «Хилтоном». Еще более приятным выглядело то, что нам, кто по полгода без увольнительных сидел и города не видел,
Правда, счастье это было только москвичам и женатиками. На третьем курсе все начали срочно жениться, обрастать тещами и детьми. И даже появился женкомитет какой-то – в этой шараге терлись наши курсанты, все такие юркие, ушлые, настырные. Они все время что-то там требовали, выбивали льготы и послабления, чем раздражали всех неженатиков неимоверно.
Но была одна закавыка. Домой не отпускали двоечников и залетчиков. То есть схватил пару, не пробежал лыжню на время – гуд бай родной дом. Сиди в «Хилтоне». Через некоторое время такой жизни становится уже вообще до фонаря, что там на воле происходит. Ну не отпустили в воскресенье в увал, сидишь, жрешь за весь курс масло, яйца и еще что дадут, в кино сходишь – лепота. Расслабуха. Что воля, что неволя – все одно…
Глава 9
Комсомольцы
Это была отдельная каста. По традиции лучше всего распределялись по окончании института активисты-комсомольцы и отличники. У комсомольцев шансов было больше, кто там за курс или факультет отвечал, и туда лезли не самые преданные делу партии, а самые прожженные и хитрые. И выплывали они наверх, зарабатывали очки за счет того, что портили жизнь окружающим, кого-то в чем-то изобличая и принципиально, по-комсомольски карая.
У нас как-то эти внесудебные комсомольские расправы над неугодными не практиковались. Но все же пострадавший у нас был – выпихнули из комсомола и из института уже на четвертом курсе. Лева – двухметровый толстенный детина с наивным улыбающимся лицом, профессиональный залетчик. Конечно, заскоки у него были – грешков было немало, ему все вспомнили, в том числе и прослушивание в комнате эмигрантских песен. Я и еще пара человек голосовали против того, чтобы его карать, но в лучших традициях массовой истерики все так накрутили друг друга, что Леве не поздоровилось. Тогда я понял, что при желании и некотором опыте манипуляций даже самый терпимый коллектив можно наэлектризовать, а потом и натравить на кого угодно.
Стучали эти комсомольские деятели с такой наивной непосредственностью, называя это принципиальностью. И чаще всего не по делу. Курсантам, без пяти минут офицерам, по Москве запрещалось ходить в гражданской одежде. По уставу ты всегда должен быть в форме. Но мало того, что обустраивать личные дела в таком виде не всегда удобно, а тут еще московская военная комендатура.
Мы сами ходили в комендантские наряды по городу и прекрасно знали, что у старшего патруля одна задача – записать как можно больше народу за нарушение формы одежды, дабы продемонстрировать рвение и избежать претензий к себе. Поэтому попадание на глаза патрулю означало, что тебя как столб обойдут, осмотрят и пометят, то есть докопаются непременно. Запишут замечание по любому идиотскому поводу – шнурки неглаженые там, носовой платок с цветочками, а потом из комендатуры в институт бумага с твоим именем – и сиди месяц без увольнений. А патрулей тогда много было, в метро – чуть ли не на каждой станции. И не пройдешь мимо них, гадов. Борьба с патрулями стала для нас таким народным спортом. Мы убегали, разрабатывали маршруты отступления и передвижения. Наиболее отвязные и физически развитые с ними дрались. Был такой молотобоец, который однажды парой боксерских ударов уронил патрульных и ласточкой
В общем, понятно, при таких раскладах по выходе в город все переодевались в гражданку. Для этого в окрестных домах снимали квартиры – туда еще можно было привести нежную особь женского пола чайку попить. Скидывались на эти квартиры в складчину, так что получалось недорого.
И вот перед распределением такая сволочь из комсомольского комитета на комсомольском собрании института выступает и открытым текстом:
– Многие курсанты ходят по городу в гражданке!
И закатывает глаза – мол, более ужасного он в своей жизни ничего не видел.
– И гражданку они хранят на съемных квартирах!
Заложил так заложил. После этого рейды пошли, чтобы эти хаты вычислить. И вся малина закончилась.
Вообще-то, такие вот псевдопринципиальные комсомольцы и догробили СССР. Это некая каста приспособленцев, лишенная какой-либо морали, чувства локтя, но держащая нос по ветру. В девяностые годы они быстро перекрасились из комсомольцев в либералов и продолжают нас терзать под новыми лозунгами…
Глава 10
Иностранцы
Был во ВКИМО факультет иностранцев – там готовили юристов для военных структур всего нашего обширного дружественного мира.
Это вообще люди были забавные. Монголия присылала угрюмых, с пытливыми глазами офицеров, которые ни с кем не откровенничали, жили своей жизнью, ничего обычно не нарушали и держались строго.
Кубинцы – их все любили. Курсанты – подвижные, веселые, спортивные. На Кубе до сих пор особое внимание уделяется здоровью населения и спорту, и мы наглядно видели результат такого подхода. Они все были прекрасными гимнастами. Карате тогда было запрещено в СССР, а на Кубе ему обучали чуть ли не в обязательном порядке. Кубинцы все время устраивали в спортзале спарринги. Нашим институтским спортсменам рукопашный бой преподавал знаменитый тренер Тадеуш Касьянов, а стиль у него был самый жесткий. И они утверждали, что ударная техника у кубинцев никакая – это больше балет, чем драка. Но выглядело красиво.
Учились кубинцы очень добросовестно. Не знаю, правда или нет, но поговаривали, что неуспевающих вполне могли отозвать на Родину и там отдать под трибунал за то, что нерадиво расходуют государственные деньги и позорят перед старшим братом Остров Свободы. Кто его знает… Но по ним удрученности заметно не было. Люди очень позитивные были, и общались в рамках дозволенного мы с ними с удовольствием.
Отдельная песня – афганцы. Они проявляли потрясающие способности в освоении русского языка. Буквально через пару месяцев они уже вполне свободно лепетали по-нашенскому. На этом их учеба заканчивалась – они все погружались в фарцовку. Постижение премудростей юриспруденции их вообще не интересовало.
Тогда в СССР дубленки стоили по тысяче рублей при зарплате в сто пятьдесят, да и тех не было. А в Афгане этих дубленок завались. Вот афганцы их и возили сюда, продавали, а туда увозили то, чего там нет: часы, калоши, утюги, примусы, всякую ерунду, которая у нас за товар не считалась, а там ценилась сильно. Восторг восточного человека – торговля. Остальное суета…
Глава 11
Практика
За четыре года службы привыкли, что мы никто – бесплатная рабочая сила на кухне и караульные, иногда почитывающие учебники по юриспруденции. Ты же просто солдат, чья голова забита всякими ненужностями типа уголовного процесса и криминалистики, но куда употребить многочисленные знания – не совсем понятно. Притом было полное ощущение, что так будет веки вечные. Горы сотрутся в пыль, и моря высохнут, а мы все будем ходить в караулы и на кухню…