Адвокат черной королевы
Шрифт:
– Знаете, я думаю обойтись собственными силами, – вздохнула Лиза. – Как вам известно, я – адвокат по профессии. Так что не трудитесь, отыскивая желающих взять на себя мою защиту.
– Э-э, нет, госпожа Дубровская, знаю я ваши штучки! Сейчас прикидываетесь бедной овечкой, а в суде начнете кричать про свои нарушенные права, – отмахнулся следователь. – Если у вас нет возможности нанять платного защитника, государство, в моем лице, обеспечит вас адвокатом по назначению.
– Я откажусь от него.
– Это сколько угодно! – зевнул Воронин. – Вам светит такой срок, что мне ваш отказ, как
Только не это! Иметь в качестве защитника неисправимого донжуана было бы лишь половиной беды, хуже то, что этот товарищ на дух не переносит безденежных клиентов. Дубровской придется выслушивать его бесконечное нытье и лицезреть его хмурую физиономию.
– Я возражаю против этой кандидатуры! – вспылила Лиза.
– Может, у вас есть конкретные предпочтения? – ухмыльнулся Воронин. – Называйте фамилию адвоката, я постараюсь обеспечить его явку. Но, драгоценная вы наша, я бы на вашем месте не стал надеяться на чудо. Вы вляпались по самые уши!
– Мне некого пригласить, – потупилась Лиза.
– Тогда ваше сопротивление не имеет смысла, – резюмировал следователь. – Обвинение мы предъявим вам сегодня же, в присутствии адвоката Ромашкина. Если у ваших родственников возникнут соображения по поводу лучшего защитника и найдутся для этого деньги, мы ловко произведем замену. А сейчас, чтобы умерить ваш боевой настрой, почитайте-ка постановление о привлечении вас в качестве обвиняемой по делу о двойном убийстве…
Встреча с теперь уже бывшим коллегой не принесла Елизавете радости. Как она и ожидала, адвокат Ромашкин явился в следственный бокс мрачнее тучи и сквозь зубы пробормотал:
– Вечно ты, Дубровская, попадаешь в какие-то нелепые ситуации. Карма у тебя подпорченная, что ли? Но мое дело – сторона. Ты сама знаешь законы – выкручивайся, как можешь…
Сил «выкручиваться» самостоятельно у Лизы не было, как, впрочем, и не было ни малейших соображений по поводу собственной защиты. Требовались время и подходящие условия, чтобы все хорошенько обдумать. Девушка же все еще находилась в состоянии шока. Она была изнурена, как морально, так и физически. Ей хотелось спать. За последние двое суток она почти не сомкнула глаз. Как ни странно, но голод ее беспокоил куда меньше. В голове работали сотни молоточков, но их стук становился все глуше и глуше. Она засыпала…
– Эй, вину признаете? Что писать в протоколе? – вывел ее из забытья голос следователя.
Дубровская уставилась на него во все глаза, затем безучастно замотала головой.
– Ясненько. – Воронин черкнул что-то в бумагах. – Распишитесь-ка, вот тут. Еще здесь и вот здесь… Права вам разъяснены. Что-то желаете сказать по поводу предъявленного обвинения?
– Я отказываюсь от показаний. Пользуюсь правом, предоставленным мне 51-й статьей Конституции.
– Не хотите свидетельствовать против себя? – усмехнулся следователь. – Ваша воля. Но я думал, что адвокаты более изобретательны в защите своего доброго имени. Вы не оригинальны, Елизавета Германовна.
Собственно говоря, Дубровской было плевать на это.
– Сегодня вас переведут в следственный изолятор, где вы будете содержаться до суда, – подвел итог Воронин.
Елизавета встрепенулась. Сердце болезненно сжалось, предчувствуя беду.
– Ты отвратительно выглядишь, – сказал ей напоследок Ромашкин. Нос его брезгливо сморщился. – Приведи себя в порядок. Ты напоминаешь привидение.
Должно быть, милый коллега всерьез рассчитывал на то, что Лиза сможет воспользоваться его советом: принять душ, вымыть волосы шампунем, надеть нарядную одежду. Конечно, Ромашкин не так наивен, но задумываться о том, что станет с Дубровской, ему было недосуг. Через час у него было запланировано свидание с очаровательной студенткой юридического института. Она планировала в будущем посвятить себя адвокатской деятельности, а Ромашкин ничего не имел против того, чтобы открыть юной красотке тонкости своего ремесла. Вполне вероятно, что для этого пригодится съемная квартира, ключи от которой многообещающе звякали в его кармане…
Она едет в следственный изолятор! Эта мысль испугала Дубровскую настолько, что ее сонливость как рукой сняло.
Конечно, Лизе много раз приходилось бывать в этом месте, но дальше оперативной части, картотеки и следственных боксов адвокатов не пускали. Разве что можно было еще заглянуть в служебную столовую, где за копейки подавали огромные порции разнообразной и вкусной пищи. Теперь же ей предстояло заглянуть в этот мир с иной стороны, в качестве заключенной…
Она была наслышана о жестоких нравах, царящих за колючей проволокой: о произволе начальства, об отсутствии элементарных прав и условий для нормальной человеческой жизни. Но больше ее пугало иное: она боялась встречи с другими узницами этого страшного места.
Из отрывочных сведений, почерпнутых ею из кинофильмов, книг, да еще, пожалуй, из леденящих душу рассказов обвиняемых, тюрьма рисовалась ей в виде преисподней, а ее обитатели – в виде злых демонов. Там бьют новичков, измываются над ними без всякой причины, могут даже убить.
Как ей было известно, в заключении практиковалась так называемая «прописка». Этот обычай не имел ничего общего с теми формальностями, с которыми любой человек сталкивался в жилищной конторе, где пишут заявление, ставят штамп в паспорте – и готово! Гражданин прикреплен к месту определенного жительства, как муха к клейкой бумаге.
В неволе все иначе. Заходит новичок в камеру, а ему под ноги кладут полотенце. Вытрет он об него ноги – значит, человек бывалый, ушлый. Перешагнет через него – значит, дурачок – первоходка. Могут задать вопросы на сообразительность, типа: «Какого цвета потолок в хате?» Упаси тебя господь ляпнуть: «Белого». В момент получишь десяток горячих ударов по шее. Правильный ответ: «Потолок красного цвета, потому что десять лет, а червонец – красный». Ну, это для того, кто помнит, что в недавние еще времена эта денежная бумажка была красного цвета. Спросят: «Сколько в камере углов?» Отвечай: «Пять», – поскольку новичок – тоже угол.