Адвокат’essa, или Поиски Атлантиды
Шрифт:
Родители часто слушали музыку, когда выдавалась свободная минута, и с удовольствием кружились в танце. Танцевали они великолепно! Подряд могли пройти два тура вальса, то есть пластинку включали дважды, и они продолжали вальсировать. Меня – совсем кроху – брали на руки и танцевали втроем. Я обожала это кружение на руках у мамы и папы. Когда я подросла, папа научил меня танцевать и танго, и румбу, и пасодобль, и «фокс». Даже «бить степ», то есть чечетку, научил. Сам он степовал изумительно, при этом напевая какие-то американские мелодии. Он обожал Глена Миллера и его «Серенаду Солнечной долины». Ну и я тоже стала обожать и танцевать
Радость и восторг прямо-таки булькали во мне. Голова закружилась, и я присела на диван. Отдышавшись, осмотрелась по сторонам и побежала заниматься домашними делами, чтобы потом уйти беззаботно гулять. Но я знала, какой прогулочный маршрут будет у меня сегодня. И смущение, и стеснение были явственно ощутимы, но «магнит» притягивал сильнее. Так хотелось вновь услышать его голос, почувствовать прикосновение руки – волнующее и словно обжигающее сначала, но обволакивающее потом. Хотелось смутиться под его пристальным взглядом, ощутить, как краснеют щеки. И снова пережить незнакомую доселе дрожь под коленками. Одним словом, погрузиться в волшебство вчерашнего вечера.
Дорога показалась очень короткой, и только крутой подъем в горку, на самой макушке которой располагалось здание суда, немного сбил дыхание. В коридор я вошла, слегка запыхавшись. Цокот каблучков был услышан сразу же, и у двери меня встретил, нет, встретили, нет, подхватили, сильные крепкие руки А. Б. Словно в продолжение вальса закружил по кабинету. Я попробовала освободиться, но этот маневр не удался. Левая рука оказалась на его плече. Ощущение ткани рубашки и особенный мужской запах – я уловила его еще вчера – волновали и в то же время успокаивали. На руках – уютно, надежно. И приятно, что уж там говорить.
Петров смеялся и сияющими глазами прямо смотрел на меня. Я подумала, что даже взрослые мужчины в такие минуты, видимо, слегка глупеют, потому что, смеясь, А. Б. все повторял:
– Алюша, ты пришла! Ты пришла! Ты пришла!
– Вам трудно, наверное, меня держать, я же тяжелая, – робко поинтересовалась я.
– Да ты – пушинка, просто пушинка, – все так же смеясь, проговорил мой кавалер по этому оригинальному танцу.
«Пушинка весом пятьдесят восемь килограмм», – подумала я.
В этот момент мой танцевальный кавалер аккуратно посадил свою «партнершу» на край стола. Того самого, на котором вчера стояла пишущая машинка. Я, естественно, заволновалась за судьбу казенной мебели, вероятно, она не была рассчитана на «машинки» весом в пятьдесят восемь килограмм чистого веса.
– Солнышко мое, Аленушка, счастье мое, радость моя, – заговорил А. Б., одной рукой обняв меня за плечи, а другой гладя по голове.
Неизвестно было – надо ли отвечать в такой ситуации, надо ли вообще что-то говорить или что-то делать.
Петров прижался лбом к моему лбу и прошептал:
– Я люблю тебя, Аленушка, счастье мое! Я без тебя не могу быть, жить! Я сутки эти – до встречи нашей – как во сне провел. Ни о чем, кроме тебя, не мог думать. Аленушка, девочка моя милая, славный мой человечек, как я люблю тебя! Кажется, я голову потерял.
«Как же он работал сегодня? Ведь у него весь день судебное заседание было? Серьезное уголовное дело. Может быть, поинтересоваться?» Мысли вихрем пронеслись в голове, но я все-таки решила их не озвучивать.
А Петров, уютно пристроив мою голову к своему плечу, начал осторожно меня целовать. Глаза, нос, щеки, волосы. Это было так чудесно, так успокаивало
– Какое чудо! – каким-то хрипловатым голосом сказал А. Б.
Я засмеялась почему-то, представив себя зайчиком, передние зубки которого кто-то трогает пальцем. Было необычно и смешно, тем более что губа при этом слегка оттопырилась вверх.
– Зайчик мой, – будто прочитав мои мысли, прошептал Петров, – любимый зайка мой! – и поцеловал в губы. Бережно, едва прикасаясь, словно и вправду боялся спугнуть этого зайчишку. Прикосновения были очень приятны. Поцелуй доставил мне удовольствие. Я уже не думала о том, что и как надо делать, то ли открывать, то ли закрывать рот? Все получалось само собой. Закрыла глаза, почувствовала, что Петров крепко обнял меня и прямо к моей груди прижимается его грудь, и биение его сердца отдается в моем теле. Ощущение было таким сильным, что на мгновение перехватило дыхание.
А. Б. слегка разжал объятия и дал мне возможность вздохнуть. Потом вдруг тихо, осторожно прикоснулся пальцами к моей груди. Я слегка опешила, отстранилась, а он неожиданно положил на левую грудь всю ладонь. Даже сквозь ткань одежды ощущалась горячая кожа его руки.
– Как бьется сердечко твое, – прошептал Петров мне на ухо и поцеловал прямо в ухо, – какое милое ушко.
Его прикосновение к груди очень смутило. Совершенно необычно, незнакомо и не могу сказать – понравилось мне это или нет. Я пошевелила плечами, высвобождаясь из его ладони и слегка отодвигаясь.
– Тебе неприятно, больно? – встревоженно спросил он.
Я не знала, что ответить, чтобы не обидеть, поэтому подняла глаза и с мольбой посмотрела на него, слегка покачав головой.
– Скажи, что не так? – чуть дрогнувшим, как мне показалось, голосом поинтересовался мой поклонник.
– Так не надо… – все же осмелилась прошептать я.
Он убрал руку и вновь нежно обнял за плечи:
– Можно я тебя еще поцелую?
Мне понравилось, что он спросил разрешения. В ответ я прикрыла глаза и вновь почувствовала прикосновение к губам, только теперь уже не так нежно, а сильно, нетерпеливо, и, наверное, это могло соответствовать часто попадавшемуся на страницах классических романов слову «страстно». Наверное, потому что я впервые испытала такое и искала название переживаемому опыту. Это было похоже на внезапно подувший ветер, нет, волну прибоя. Такую волну, что у меня зазвенело в ушах. Я услышала, как слегка застонал А. Б., и волна, только горячая, заполнила всю мою грудную клетку, и все тело стало ватным или, быть может, похожим на сироп. Я даже обмякла в сильных руках Петрова, и голова закружилась.
– Давайте посадим меня на стул, – попросила я.
– Давай, – ответил он и вновь, взяв меня на руки, перенес со стола на стул, стоявший чуть поодаль.
Голова продолжала кружиться.
– Можно мне воды или чая?
– Конечно, конечно, солнышко.
«Неужели вот так бывает у взрослых?» – подумала я, пока Петров наливал воду в чайник и включал его. Потом достал из шкафчика чашки, салфетки, какие-то конфеты и печенье и очень быстро все сервировал на столике, расстелил маленькую скатерть на том месте, где я только что сидела. После этого он подвинул еще один стул, сел рядом, мягко обнял меня за плечи и волнуясь, произнес: