Адвокат вампира
Шрифт:
Четыре смерти за два месяца! Пусть труп обнаружен лишь один, но Призрак Оперы не сомневался, что и прочие, кого пока считают пропавшими без вести, мертвы. Все они были кэбменами, и все их экипажи были найдены полицией пустыми на окраинах Лондона. Свидетельства очевидцев, как это часто бывает в таких случаях, разнились, мало кто счел бы их заслуживающими доверия. Полиция обычно только отмахивалась от рассказов об огромном лохматом то ли волке, то ли диком псе с горящими глазами, который легко преодолевал самые высокие преграды, и более того – некоторые утверждали, что он превращался в человека! У полиции слишком много забот и с обычными преступниками…
Именно поэтому кэб под номером 3011
Дважды он был близок к цели. В первый раз – когда подвозил отчаянно ругавшегося шотландца, увы, тот не собирался обсуждать свое приключение с каким-то кэбменом, но Эрик на всякий случай хорошо запомнил и пассажира, и адрес, по которому его отвозил. Второй раз он ехал по Суондем-лейн и услышал крик ужаса. С ним не было пассажира, поэтому он, не раздумывая, свернул и погнал экипаж на голос. Женщина средних лет с большой корзиной шла из бакалейной лавки, она осталась жива и почти невредима. Дождавшись констебля, Эрик ответил на несколько вопросов и покинул место происшествия, составляя в уме очередной отчет для профессора Ван Хельсинга.
Поворот, еще один. Вот и цель. Пассажиры вышли, а вознице пришлось поскучать, ожидая следующего заказа и сожалея, что нельзя оставить кэб и заглянуть в одно из недавно открывшихся кафе по соседству – с утра он успел порядочно проголодаться. На помощь пришли уличные торговцы. Разжившись мясным пирогом и несколькими сморщенными яблоками, Эрик решил сначала угостить свою четвероногую помощницу.
В прошлом он немало времени провел в обществе этих благородных животных и, несмотря на последовавшую за тем долгую разлуку, не растерял ни памяти, ни навыков. Доставшаяся ему гнедая кобыла оказалась послушной и неприхотливой, склонной к философскому взгляду на мир, а также обладала немалыми лингвистическими способностями – он убедился в этом, затевая с ней временами беседы на родном французском языке. Гнедая слушала внимательно и сдержанно комментировала фырканьем. У них установилось полное взаимопонимание, и Эрик даже начал подумывать о том, чтобы выкупить четвероногую соратницу, получив жалованье по окончании дела. Мысль показалась странной, когда впервые пришла в голову, но чем дольше он обдумывал ее, тем больше положительных сторон находил.
А вот и новый пассажир.
– В Сити! – велел он, и Эрик, вытерев руки, занял свое место на козлах.
Когда он не работал, то часто просто бродил по улицам Лондона, ревниво сравнивая его с Парижем и всегда в пользу последнего. Увы, Париж изгнал его.
Был уже вечер, когда Эрик высадил последнего клиента возле небольшой старинной церкви. Подбросив на ладони полученные монеты, он опустил их в карман и задумчиво побренчал ими – по всему выходило, что денек выдался удачным, хватало и пассажиров, и заработанных денег. Второй наниматель – профессор Ван Хельсинг – тоже не скупился, но в работе сыщика сегодня пришлось сделать небольшой перерыв. Впрочем, он ничего не пропустил: зверь в этот день ни на кого не напал.
Здраво рассудив, что пассажиру, которого он доставил к церкви, затем наверняка понадобится транспорт обратно, а если не ему – то кому-то другому, Эрик решил задержаться.
Уже стемнело, недавно выпавший снег мерцал под чистым звездным небом, совсем рядом горел газовый фонарь, и теплый свет лился сквозь разноцветные стекла в окнах церкви. Там играл орган, и его строгая торжественная мелодия приглашала редких прохожих остановиться, послушать и зайти в храм.
Позавидовав, Эрик подъехал поближе к фонарю
Призрак Оперы вел собственные записи, отмечая на карте символами-крестиками черного цвета – места нападений, синего – места встреч, где хищника замечали, но без тяжких последствий для здоровья заметивших. Сложнее всего было отделить правдивые рассказы о случившемся от выдумок или заблуждений. На таинственного зверя стремились свалить почти все происшествия и нападения, справедливо полагая, что вряд ли он явится отстаивать свою непричастность.
Верфи Ист-Энда – настоящее раздолье для такого существа: территории, ужасающие своей бедностью, где жизнь стоит дешево, а мертвые находят последнее упокоение на дне Темзы. Но еще больше интереса вызывала другая часть Лондона, из которой не приходило жутких новостей – там их предпочитали держать за закрытыми дверями, выпуская наружу лишь смутные слухи. Жалобы на внезапный лай собак, чье воспитание могло сравниться с аристократическим, возбужденный рассказ горничной, которую до полусмерти перепугало некое видение в одном из богатейших домов, – Ван Хельсинг особо велел обращать внимание на подобные происшествия.
Органист сбился, заставив Эрика болезненно поморщиться. Безусловно, было бы странно ожидать выдающегося мастерства от исполнителя в этой маленькой церкви не самого фешенебельного района. Призрак Оперы поймал себя на желании немедленно войти внутрь, указать на ошибку, и побороть это искушение оказалось непросто.
Спрыгнув, он подошел поближе к ограде, прислушиваясь и пытаясь представить себе органиста: наверняка это совсем еще молодой человек, старательный, но неопытный. Из-за этого и допускает ошибки, незаметные для большинства, но не для феноменально тонкого слуха человека в маске.
Пока он подсчитывал про себя замеченные недочеты исполнителя и их возможные причины – пожалуй, он все же заглянет в церковь, а потом, когда будет больше свободного времени, даже поспособствует совершенствованию мастерства музыканта – в мелодию вплелся чистый женский голос, и Эрик замер на месте, пораженный. Голос был не просто сильным и красивым, за исполнением стояли долгие годы ежедневного труда, самоотдача и талант.
Он не ошибался, не мог ошибиться: в церкви пела оперная примадонна.
Сделав еще два шага, он снова остановился и прислонился спиной к ограде, целиком обращаясь в слух. Не голос юной девушки, хотя и сравнимый своей чистотой и прозрачностью с пением ангела, но голос женщины, королевы и властительницы. Память услужливо предложила на выбор полудюжину имен, но ни одна из известных ему певиц не наполняла свое пение таким богатством оттенков. Ни одна, кроме… да! Много лет назад, до переезда в Париж, задолго до начала трагических событий, превративших бывшего хозяина Оперы в ее изгнанника, в Италии, в волшебной музыке Верди он слышал этот же голос.
Пение смолкло, и Эрик, с трудом стряхнув с себя наваждение, быстро вернулся к экипажу.
Прошло еще минут десять, прежде чем на улице показались двое: невысокий пожилой мужчина поддерживал под локоть спутницу, закутанную в шубку. Женщина несла толстую кожаную папку с нотами, а лица Эрик со своего места не рассмотрел. Господин окликнул его и махнул рукой, подзывая.
– Моя дорогая мисс Адлер, вы должны подумать о возвращении на сцену! – пылко произнес он, кланяясь на прощание спутнице, уже усевшейся в кэб. – Вы совершаете преступление, скрывая свой талант от публики!