Адвокат вольного города 11

Кулабухов Тимофей

Шёл я по возможности быстро, двигая по какой-то тропе, над которой низко свисали ветви. Слишком низко, чтобы эту тропу протоптали люди. Я отклонял их топором, стараясь уйти от реки как можно дальше.

В какой-то момент я понял, что навигатор из меня (а изначально это слово обозначает всё-таки человека, а не устройство) так себе. Фактически из-за рельефа я шёл вдоль реки по течению. Более того, теперь тропа стала даже немного комфортнее, я вышел на пригорок, где обнаружил что-то вроде грубоватого домика.

Я подкрался

к нему и… Понял, что ничего не понял. Домик из грубых досок и брёвен. Но в нём явно не живут. Грубая дверь заперта на веревочку, распутав которую я заглянул, чтобы обнаружить единственную комнату с двумя деревянными лежанками, нагромождением камней и глины справа и столом, к которому прилагалась лавка.

Людей тут, во всяком случае в последнее время, не было.

Сквозь широкие смотровые щели в стене отлично просматривалась река. А вот на реке было уже то, что мне не понравилось. Там была баржа, одна и со стороны вся из себя такая обыкновенная, но только она не двигалась.

Судну положено идти, а не торчать посреди реки, если оно не пришвартовано, конечно. А если оно не движется, значит что-то или кто-то этому мешает. Например, героические мастера пыток и костров обнаружили, что я нагло свинтил, отказавшись от их межгосударственного круиза, не уведомив поставщика услуг об изменившихся обстоятельствах. Могло такое быть?

И теперь этот своеобразный туроператор ищет меня, чтобы вернуть в свой «ол инклюзив». А раз так, то мне никак нельзя отираться в домике без жителей.

Ещё раз осмотрел убранство домика. Может быть, тут положено останавливаться охотникам или рыбакам?

На одной из стен действительно висела старая сеть, которая меня не заинтересовала. Зато привлекло старое и жёсткое как наждак одеяло. Я накинул его на плечи (всё же на мне мокрый костюм) и повязал на груди. Так же в тумбочке обнаружился туесок с крупой — дроблёной пшеницей и даже ссыпанная в старую газету соль.

Самое ценное дала мне крошечная полочка у нагромождения камней и глины, которая, наверное, была местной печкой. Там был свёрток с шестью короткими толстыми спичками и обрывок грубой тёрки для розжига спички.

Это всё я закинул в туесок и свинтил.

…

Начался дождь. Не такой мощный, каким может порадовать Сибирь, а так, мелкая морось.

Пока шёл, а шёл я долго, по направлению горы, причём не в расселины между горами, где наверняка была тропа, а ближе к вершине, обращался к Филину. И… Не преуспел. Видимо чёртов наручник, который всё ещё торчал на левом запястье, блокировал сигнал. То же самое касалось и элементалей. Я был отрезан от внешнего мира.

Упрямо шёл, чтобы не замерзнуть в мокром и безнадёжно испорченном пиджаке, чтобы не замечать, что весь мокрый, а ноги натёрты внутри мокрых носков.

Я по-прежнему не считал себя ни туристом, ни охотником. Но, по моим ощущениям через четыре часа, когда стало темнеть,

остановился, потому что обнаружил место, более-менее подходящее под лагерь.

Поскольку брёл уже по гористой местности, то всё больше карабкался и в этом месте натолкнулся на дыру среди камней. Рядом был небольшой ручей, которых тут было много, вокруг рос лес, словом, эта дыра в камнях — это то, что мне сейчас нужно.

Пещеры редко бывают пустыми, но в этой, судя по запаху, жили только какие-то крысы или их горнолесные родственники, которые при моем появлении разбежались.

Да, снаружи валялись кости, в том числе и довольно крупные, но все они были старыми.

Пещерой это тоже было нельзя назвать, углубление высотой в метр и глубиной в три, не более того. Однако оно было наполнено сравнительно сухой листвой, так что прямо у входа в пещеру я стал сооружать костёр.

Ветки взял только те, что нашёл в самой «пещере», они были мелкие, но зато сухие. Я никуда не торопился, хотя ощущал жуткий голод, однако крупу варить негде. Да и вообще, холод убивает быстрее, чем голод.

Тонкие былинки травы и щепки я выстроил идеальным шалашиком и разжёг костёр с одной спички, потому что не знал, сколько мне тут ещё кантоваться.

Когда огонь разгорелся, подкормил его другими дровами и заготовил их вволю. Да, из-за постоянной мороси в воздухе, они были мокрыми, но выбор невелик, да и рядом с огнём должны пообсохнуть.

Когда с разведением костра было покончено, прорезал в одеяле дырку и надел его на манер испанского пончо. Разделся, разложив свою одежду, вплоть до носков, внутри каменной ниши, в том числе безбожно грязные и вонючие носки.

Туфлям тоже приходил конец, но ещё какое-то время послужат.

Свернувшись калачиком, я устроился у костра, закутавшись в одеяло. Голова пропахла дымом, но я высох, а волосы слегка завились от пыли и странных водных процедур. Под спину я собрал сухую ветки и листву, под руку положил топор. Несмотря на опасность быть найденным и пойманным, я постепенно засыпал, послав войну и инквизицию ко всем чертям.

…

— Ты странный, русский, — услышал я сквозь сон. Несмотря на то, что с моей точки зрения прошла всего секунда, я проспал несколько часов, а в небе стояла луна.

Проснулся мгновенно и было напрягся, но… Раз он назвал меня русским, да и не по имени, то это хотя бы не инквизиция?

Глава 7

Друзья — в овраге лошадь доедают

— А Вы, простите… местный?

Я встал, шурша задубевшим одеялом и осмотрелся.

Это был одетый в кожаные одежды небольшого роста и неопределённого возраста местный охотник, который смотрел на меня с хитринкой и явно совершенно не боялся.

— Странно говоришь, русский. Я тут один. Зови меня Каборто Ай. Моя родина в этих долинах, как и дом.