Адвокат вольного города 2
Шрифт:
В следующую сдачу я аккуратно за краешек приподнимаю свои карты. Пятерка, валет, пятерка, дама, десять.
Делаю минимальную ставку, я в игре. Поднимаю глаза, хм… В игре все игроки стола.
Толяка не улыбается, его магия прощупывает карты.
Валет, дама, десять, разных мастей — части «стрит», прямой иерархичной последовательности, но для «стрит» нужно чтобы вместо двух пятёрок выпали девять и восемь или король и девять, либо же туз и король. Вроде бы так. Любые другие карты мне не подходят. Или скинуть всё кроме пятёрок,
Поскольку я стараюсь держать себя вне азарта, иду по второму варианту, меняю три карты, крупье даёт мне три новые.
Поднимаю — пятёрка, туз, пятёрка. Ого, четыре одинаковых «на пятёрках», каре.
На лице никаких эмоций, кладу карты, нечего их греть. Прищурив глаза смотрю, как и сколько меняют и добирают остальные.
Первая ставка от мажоров, они улыбаются в свои юные усы, перешучиваются и ставят по двадцать пять рублей. Негласная очередь доходит до меня.
— Сто, — кладу фишки и смотрю на Толяку. Его лицо — маска и ничего не выражает.
Мажоры почти без запинки поднимают свои ставки, выравнивая до сотен.
Девушка смотрит на всех, хлопает ресницами и принимает ставку. Индеец тоже ставит сто.
В ставках нет строгой очередности, можно принять или спасовать в любой момент, причем зачастую это делается жестами — карты, отданные крупье (по правилам, он не имеет право их смотреть, а сразу же тасует их в колоду) или ставка на стол.
Толяка пожимает плечами и тоже подтверждает ставку, а вот Рябинский внезапно поднимает до двухсот пятидесяти.
Интересно девки пляшут. Либо хорошая карта выпала всем, либо тут много любителей блефовать.
Один из мажоров и девушка — выходят из игры. В игре — индеец, я, второй мажор, Толяка и сам Рябинский.
Я ставлю столько же, двести пятьдесят, мелькает запоздалая мысль, что я не успеваю так быстро зарабатывать, как трачу. Хуже то, что в настоящий момент дрожь возбуждения, страх, азарт и чувство риска пробивают меня.
Спокойно, Аркадий, говорю я себе.
Индеец на следующем круге поднимает до тысячи и тут уж у меня возникает большое желание выйти из игры. Вообще-то деньги у меня как раз таки есть, но я сюда пришёл не играть.
— Поддерживаю, — без тени улыбки отвечаю я, фишек у меня столько нет, достаю наличные из кошелька.
— Поддерживаю, — Толяка ставит фишки. Интересно, он на свои играет или на деньги казино, то есть — Кукушкиной? Но игрок он матёрый, не думаю, что он намерен проиграть.
— Пас, — выбывает второй мажор.
— Пусть будет тысяча, — мерзко ухмыляется Рябинский и ставит наличные, которые выиграл накануне.
— Третий круг, — в гробовой тишине провозглашает крупье.
Все вокруг замерли. Сбоку от меня стоит Лещёв с полуоткрытым от волнения ртом, поодаль Кукушкина, она хранит молчание, на лице ни тени осуждения или радости. Формально, если не знать, что Толяка её работник — казино в этой партии и не играет, а только предоставляет
Многие приходят в игорный дом не, чтобы поиграть самим, а что-то посмотреть. Ну что сказать, зрелище любопытное, а для тех, кто не делал ставки, ещё и бесплатное.
На третий круг первую ставку ставит индеец.
— Десять тысяч, — он лезет в карман и чуть подрагивающими пальцами отсчитывает почти всё что у него было.
— Принято, — кивает крупье.
— Пас, — мой голос хрипит, я выхожу из игры. Всё же мне участок нужен, а не карточная игра. Однако, маховик событий уже запущен.
— Принимаю и поднимаю, — веско отвечает Рябинский, — ставлю участок на Макарьевской изнанке, стоимостью двадцать тысяч. Прошу бумагу и ручку, напишу расписку.
— Кто-то должен подтвердить номинирование в этой стоимости, — бесстрастно качает головой крупье. — Причем этот «кто-то» тем самым обязуется выкупить это имущество по заявленной цене. Желательно, показав, что у него такие деньги есть, наличными или банковской распиской. Таковы правила казино.
Рябинский хмурится и обводит взглядом присутствующих, надолго задерживается на мне.
— Илларион, я могу тебе пару тысяч подкинуть в долг, по расписке, но твой участок не стоит двадцати, — вступает в разговор коренастый, в бардовом пиджаке мужик, похожий на «нового русского из девяностых», один из толпы, обступившей стол.
Рябинский густо краснеет.
— Он стоит двадцать, — стискивает зубы контрабандист.
— Принимаю ставку десять тысяч, — тем временем, говорит своё слово Толяка.
Сейчас на столе куча денег, целое состояние и единственный кто не сказал своё слово, это Рябинский, точнее сказать, у него нет десяти тысяч.
— Я напишу долговую расписку на двадцать тысяч… хорошо, хотя б на десять. Я в игре, я вас всех разделаю, — стиснув зубы твердит Рябинский. — Но мой участок стоит двадцать!
— Не стоит, — подаю голос я. — Вот заключение из Академии, Макарьевская изнанка закроет свой портал через шесть месяцев, на участке за двадцать лет добыто всё что можно.
Достаю сложенное вдвое заключение. Его хладнокровно принимает крупье, смотрит на хозяйку заведения.
— Откуда вы столько знаете про участок? — спрашивает меня Кукушкина тоном постороннего человека, а не как старая знакомая.
— Я хочу его выкупить у Иллариона Петровича, но только, конечно, не за двадцать. Я же основной прииск купил за два с половиной, а этот участок вообще технический, соседний.
— Он говорит правду, — подаёт голос задумчивая дама, поправляя очки. — У меня, знаете ли, навык…
— Навыки запрещено применять в игорном зале. Отойдите, будьте любезны, от стола, — хмурится Кукушкина и кивает крупье.
Тот, хорошо поставленным тоном, словно диктор на радио, читает заключение, которое мне дала Вероника Кондратьевна и по мере прочтения всем становится ясно что в своих оценках прав я.