Адвокат
Шрифт:
— И ты меня.
Она отправилась на кухню и через минуту вернулась со стаканом вина. Некоторое время мы сидели молча. От общения оба давно отвыкли, так что оно давалось с трудом.
— Хочешь поговорить? — спросила она.
— Нет. Не сейчас.
Мне и вправду не хотелось. После пилюли и спиртного дыхание у меня стало прерывистым и частым. Я вдруг вспомнил, как спокойно и безмятежно держался опоясанный динамитными шашками Мистер даже тогда, когда размахивал пистолетом. Вот уж кого молчание нисколько не тяготило.
Молчание — единственное, что мне сейчас требовалось.
Говорить
Глава 4
Я проспал до четырех утра. Очнулся от мерзкой вони. Так пахли мозги Мистера, брызнувшие на меня дождем. В полной темноте я не сразу понял, где нахожусь, и чуть не сошел с ума, протирая глаза и прочищая нос. Сбоку кто-то заворочался — Клер, оказывается, спала рядом в кресле.
— Успокойся, — мягко сказала она, коснувшись моего плеча. — Тебе приснился дурной сон.
— Принеси, пожалуйста, воды.
Я рассказал Клер все, что был в состоянии вспомнить.
Она одной рукой ласково поглаживала мне колено, в другой держала стакан с водой и внимательно слушала, вставляя замечания. На протяжении последних лет не часто нам приходилось столь доверительно беседовать.
Клер нужно было к семи в госпиталь. Приготовленный вместе завтрак — жареный бекон с хрустящими вафлями мы съели, сидя у кухонной стойки перед телевизором. Шестичасовой выпуск новостей начался с сообщения о взятии заложников. В кадрах мелькали окна моего офиса, собравшаяся у входа толпа. Вертолет, чей рокот мы слышали в конференц-зале, принадлежал телекомпании. Оператору удалось крупным планом снять Мистера, когда тот на несколько секунд раздвинул створки жалюзи, чтобы глянуть вниз.
Выяснилось, что Мистера звали Девон Харди, ему стукнуло сорок пять лет, он был ветераном вьетнамской войны и не в первый раз нарушал закон. На экране появился фотоснимок из полицейского архива, сделанный сразу после ареста Харди за кражу со взломом. Мне показалось, что Мистер и показанный мужчина — абсолютно разные люди: у того, что на фотографии, не было ни бороды, ни очков, и на вид он выглядел моложе. Из досье следовало, что Харди — бездомный, давно подсевший на дурь. Что его подтолкнуло к наркотикам, неизвестно. Родственников, если они у него были, конечно, судьба Харди не интересовала.
Никаких комментариев от нашей фирмы не поступило, происшествие по-прежнему представлялось загадкой.
Последовавший за репортажем метеопрогноз обещал сильный снегопад во второй половине дня. Для середины февраля (сегодня двенадцатое) в этом не было ничего странного.
Клер довезла меня до офиса, и я ничуть не удивился, обнаружив без четверти семь утра свой оставленный на стоянке «лексус» среди прочих машин. Парковка никогда не пустовала — кое-кто из наших даже ночи проводил в кабинете.
Я обещал жене позвонить около полудня, может быть, удастся вместе пообедать на территории госпиталя. Клер порекомендовала мне расслабиться и ничего не принимать близко к сердцу.
Интересно, чем мне заняться? Писать на диване, глотая таблетки? Мы сошлись на том, что выходной мне не помешает, а уж потом можно будет вернуться в привычный ритм будней.
Поприветствовав двух весьма настороженных охранников в вестибюле, я прошел к лифтам. Три кабины из
Вообще, что он хотел? Трудно поверить, будто Девон Харди сознательно поставил на карту собственную жизнь или опоясал себя взрывчаткой с единственной целью поиздеваться над скупостью состоятельных юристов. Наверняка можно было найти людей и побогаче нас. Даже более жадных.
Его вопрос о «выселителях» так и остался без ответа. Но вряд ли надолго.
Лифт остановился, я вышел — на сей раз за мной никто не следовал. Мадам Девье еще спала: этаж был погружен в тишину. Я задержался у ее стола, вглядываясь в двери конференц-зала. Медленно распахнул ближайшую — ту, у которой стоял Амстед, когда пролетевшая мимо него пуля разнесла голову Мистера. Наконец глубоко вдохнул и включил верхний свет.
В зале как будто ничего не произошло. Длинный стол Для заседаний стоял на обычном месте, вокруг аккуратно были расставлены кресла. Дорогой ковер, на котором нашел свою смерть Мистер, поменяли на более роскошный. Стены заново покрасили. Исчезла дырка в потолке от просвистевшей над головой Рафтера пули.
Руководство фирмы не пожалело денег, чтобы в спешном порядке ликвидировать малейшие следы вчерашнего на редкость неприятного инцидента. Мало ли кому вздумается заглянуть сюда в течение дня! Теперь глазеть абсолютно не на что. Самому любопытному служащему с избытком хватит минуты-другой для того, чтобы убедиться в этом. В наших чертогах нет и не может быть даже намека на беспорядок и панику.
Все признаки разыгравшейся трагедии были хладнокровно уничтожены. Как ни печально, пришлось признать, что это разумно. Ведь и сам я принадлежал к белым богатеям.
Тогда чего ждал? Мемориальной доски? Букетов роз от уличных приятелей Мистера?
Не знаю, чего я ждал. Но от запаха свежей краски меня замутило.
Каждое утро на одном и том же месте рабочего стола я находил «Уолл-стрит джорнэл» и «Вашингтон пост». Одно время я даже помнил имя человека, приносившего мне газеты, но потом оно вылетело из памяти. На первой странице «Вашингтон пост», в разделе городских новостей, посреди пространной заметки о вчерашней истории был помещен знакомый портрет Харди.
Я пробежал заметку глазами. По идее, детали события были известны мне лучше, нежели самому пронырливому репортеру. Однако в заметке обнаружилось кое-что новое.
Красные трубочки оказались вовсе не динамитными шашками. Мистер купил пару рождественских свечей, разрезал на части и опутал безобидной проволокой. Грозный вид бутафории вогнал нас в неописуемый ужас. Автоматический пистолет сорок четвертого калибра Мистер украл. Поскольку это была «Вашингтон пост», в статейке больше говорилось о Харди, чем о его жертвах, хотя, собственно, ни один сотрудник «Дрейк энд Суини», к моему большому удовлетворению, с журналистами не обмолвился и словом.