Адюльтер
Шрифт:
Возвращаясь домой, заметила несколько грибов, выросших после дождя. Никто их не трогал, потому что все знали, что они ядовиты. На какую-то долю секунды мне захотелось съесть их. Мне не было особенно грустно или весело – просто хотелось привлечь внимание родителей.
Но к грибам я не притронулась.
Сегодня первый день осени – самая прекрасная пора. Скоро уж изменят цвет листья, и деревья будут отличаться друг от друга. К автобусной остановке я решаю пройти другой дорогой – по улице, которой никогда не ходила прежде.
Останавливаюсь
Играя с ветром, небо прочерчивает птица. Носится из стороны в сторону, вперед и назад, то взмывает вверх, то снижается, и полет ее подчинен недоступной мне логике. А, может быть, вся логика – лишь в том, чтобы наслаждаться жизнью.
Но я не птица. Мне не удастся пропорхать по жизни, хотя многие мои друзья, у которых денег меньше, чем у нас, так и живут – от путешествия к путешествию, от ресторана до ресторана. Я сама пробовала быть такой же, но потерпела неудачу. Мой муж, человек влиятельный, устроил мне эту должность в газете. И я работаю, и время мое занято, я чувствую, что приношу пользу и что существование мое оправданно. Когда-нибудь мои дети будут гордиться мной, а подруги детства испытают небывалое еще разочарование и досаду, потому что я сумела создать нечто, а они всю жизнь только и делали, что пеклись о муже, о детях, о доме.
Не знаю, всем ли свойственно это стремление произвести впечатление на других. Мне оно присуще, не отрицаю, и стыдиться тут нечего – это оно идет лишь на пользу моей жизни и движет меня вперед. С тех пор, разумеется, как я исключила из нее неоправданный риск. С тех пор, как сумела сделать мой мир в точности таким, каков он сейчас.
И, придя на работу, я просматриваю правительственные сайты. И вот – меньше, чем через минуту, получаю адрес Якоба Кёнига, а также сведения о том, сколько он получает, где получил образование, как зовут его жену и где она работает.
* * *
Муж выбрал ресторан, расположенный на полпути от моей редакции к дому. Мы уже бывали там раньше. Было уютно и красиво, вкусно кормили, был неплохой выбор вин. Впрочем, я неизменно считаю, что дома лучше. И ужинаю в ресторане, только когда того требуют «социальные обязательства», и то при малейшей возможности стараюсь уклониться. Обожаю готовить. Обожаю находиться в кругу семьи и чувствовать одновременно, что защищаю их и что они оберегают меня.
Из списка обязательных дел одно – «проехать мимо дома Якоба Kёнига» – осталось невыполненным. Я сумела подавить этот импульс. Хватит с меня и воображаемых проблем с безответной любовью – незачем прибавлять к ним еще и реальные. То, что я чувствовала, – прошло. Больше не повторится. И в ясном сознании этого мы вступим на стезю мира, процветания и надежды.
– Говорят, тут сменился владелец, и еда уже не такая, как раньше, – замечает муж.
Да неважно. Ресторанная
Но ужин в ресторане – это обряд. Мэтр приветствует нас и ведет к нашему излюбленному столику (хоть мы уже давно не появлялись здесь), спрашивает, будем ли мы пить, и вручает меню. Я просматриваю его с начала до конца и заказываю то же, что и всегда. Муж тоже выбирает всегдашнего жареного ягненка с чечевицей. Мэтр предлагает нам фирменные блюда, описывая особенности каждого; мы вежливо слушаем, учтиво поддакиваем и просим принести то, к чему привыкли.
Первый бокал вина, которое не надо пробовать и смаковать, потому что мы женаты уже десять лет – выпивается незаметно, под разговоры о работе и сетования на то, что мастер, вызванный наладить отопление, так и не появился.
– А как там твой материал о ближайших выборах? – спрашивает муж.
Дело в том, что мне поручили разработать тему, которая для меня имеет особое значение: «Могут ли избиратели знать о частной жизни политика?». Статья имела продолжение, вынесенное в следующем номере на первую полосу, – там рассказывалось о том, что нашего депутата пытаются шантажировать нигерийцы. Подавляющее большинство опрошенных ответило: «Нет, нам это неинтересно». Мы – не в Америке и очень этим гордимся.
Разговариваем о прочих недавних событиях: со времени последних выборов в Федеральный совет порог явки увеличился до тридцати восьми процентов. Водители Женевской транспортной компании устают на работе, но довольны ею. Женщина была сбита на пешеходном переходе. Из-за неисправности локомотива на два часа было остановлено движение поездов. И прочее, в том же духе.
Выпиваю второй бокал, не дожидаясь, пока принесут закуску, и не спрашивая мужа, как прошел у него день. Он вежливо выслушивает все, что я ему только что поведала. И, должно быть, спрашивает себя, что мы с ним здесь делаем.
– Ты сегодня вроде бы повеселее, – замечает он после того, как гарсон приносит главное блюдо. И я спохватываюсь, что уже минут двадцать говорю без умолку. – Произошло что-нибудь особенное?
Спроси он меня об этом в тот день, когда я была в парке Дез-О-Вив, я бы залилась краской и начала бы лепетать заранее заготовленные оправдания. Но ведь сегодня мой день по обыкновению скучен, как я ни пытаюсь уверить себя, что очень важна для мира.
– Так о чем ты хотела поговорить со мной?
Я мысленно готовлюсь признаться во всем, берясь за третий бокал. Но появление официанта удерживает меня на самом краю пропасти. Мы обмениваемся еще несколькими ничего не значащими фразами, и бесценные минуты моей жизни расточаются в никчемных любезностях.
Муж заказывает еще бутылку. Мэтр желает нам приятного аппетита и отправляется за ней. И тогда я наконец решаюсь начать.
Ты скажешь, что я нуждаюсь в помощи психиатра. Не нуждаюсь. Я выполняю все свои обязанности – и дома, и на работе. Но вот уже несколько месяцев мне очень грустно.