Адъютант императрицы
Шрифт:
— Скажи лучше — «из любви к золоту», которое я давал тебе, — со смехом воскликнул Орлов. — Надежда на награду за твои заслуги — вот единственная и самая верная преданность моей особе, и такой преданности для меня вполне достаточно: никакой иной я не верю. Ну, в чем же дело? — спросил он Ушакова, который побледнел и крепко стиснул губы.
— Все готово, — ответил он, — завтра вечером узник будет освобожден.
— Ты уверен, — спросил Орлов, — что комендант ничего не знает и что он не принял никаких мер предосторожности?
— В этом нет ни малейшего сомнения, — возразил Ушаков. — Большинство солдат
Орлов наклонил голову и потупился, чтобы скрыть вспыхнувшую в нем мрачную радость.
— А затем, — продолжал Ушаков, — с. наступлением ночи заговорщики отвезут Иоанна Антоновича в Петербург; немногочисленный караул, охраняющий ворота, будет легко обезоружен. Я же, по поручению, данному мне Мировичем, должен известить Шевардева; освобожденного узника будут ожидать в артиллерийских казармах и провозгласят императором.
— И все это произойдет завтра вечером? — спросил Орлов.
— Всенепременно, ваша светлость, — ответил Ушаков, — так как Мирович твердо обдумал весь план и уже раздал приказания солдатам–заговорщикам, с которыми он может видеться и говорить лишь с большими предосторожностями. Дело не терпит отлагательства.
Орлов погрузился в глубокое раздумье.
— А что должен делать я? — спросил Ушаков.
— Ты выполнишь поручение, возложенное на тебя Мировичем: ты известишь Шевардева, а остальное все совершится без твоего участия.
— Но какую же роль мне следует играть в последнюю минуту? — испытующе глядя на князя, спросил Ушаков. — Если я выкажу сопротивление заговорщикам, они погубят меня, если же примкну к ним, то неминуемо попаду в ловушку, расставленную им вами, ваша светлость. Осмелюсь еще раз напомнить вам, что в этом случае единственным моим оправданием будет служить ваше удостоверение, но если этого удостоверения не окажется или если оно запоздает…
— Ты глупец, — небрежно бросил Орлов. — Я не забываю услуг; люди, услугами которых я пользовался, никогда еще не выражали недовольства мною. — Он произнес последние слова таким странным тоном, что Ушаков невольно содрогнулся. — Слушай, — продолжал князь, — я имею еще поручение к тебе.
— Я жду приказаний вашей светлости.
— Надо устранить эту Аделину, прежде чем обнаружится заговор Мировича, в которого она влюблена; она станет тосковать и плакать, государыня питает к ней расположение… ничего подобного не должно быть.
— А может быть, мадемуазель Аделина, узнав об опасности, угрожающей ее возлюбленному, окажется еще менее склонной забыть его, — улыбаясь, промолвил Ушаков.
Орлов посмотрел на него враждебным, угрожающим взглядом, но, как бы не расслышав его замечания, продолжал:
— Так вот, ты отправишься к этой девочке и передашь ей от имени Мировича, что он готов бежать с нею и что завтра вечером он пришлет за ней крытую карету, которая будет ожидать ее на Фонтанке; пусть Аделина явится туда ровно в девять часов. Она узнает кучера по красному шнурку на шее и скажет ему слово «Смоленск»; это название полка Мировича и внушит ей доверие. Затем пусть она сядет в карету
— Я уверен в этом, ваша светлость, она еще никогда не выказывала мне недоверия: она убеждена, что я друг Мировича.
— Хорошо, — сказал Орлов, — ты можешь идти! Я полагаюсь на тебя и уверен, что там, в Шлиссельбурге, и здесь, в городе, все будет выполнено по моему приказу. Я даю тебе слово, что завтра в этот самый час ты будешь избавлен от всяких дальнейших хлопот.
— А я клянусь вам, ваша светлость, что с нетерпением буду ждать минуты, когда мне удастся доказать, насколько я прилагаю все сипы, чтобы на деле отблагодарить вас за ваши милости.
«Этот человек опасен, — подумал Орлов по уходе Ушакова, — и что еще хуже, он знает, насколько он опасен; уже теперь в его словах звучит плохо скрытая строптивость. Надо уничтожить орудие, которое служило для сокровенных целей — так гласит старинное правило мудрости, и в особенности необходимо это сделать, если орудие начинает рассуждать и ценить свои собственные заслуги. Тем не менее я удачно выбрал себе пособника; все складывается так, как я желаю, и вскоре неблагодарная императрица поймет, что только рука Орлова, давшая ей трон, одна в состоянии его и защитить. Она ужаснется, когда узнает о заговоре, она и теперь содрогается в глубине души при мысли о Пугачеве, который так превосходно играет свою роль; к тому же и турки угрожают границам, и она, трепеща, вернется под мое покровительство!.. Предоставлю ей затем искать каких угодно суетных развлечений, но этот заносчивый Потемкин в назидание всякому, кто осмелится стать на моем пути, будет низвержен в прах. Я же на вершине могущества и власти буду наслаждаться счастьем в объятьях прелестной Аделины, которая скоро забудет своего ничтожного Мировича, когда роскошнейшие дары Европы и Азии лягут к ее ногам».
Он кликнул своего камердинера и приказал:
— Позвать ко мне Ваньку Михайлова!..
Камердинер послал лакея в задний флигель дворца, и вскоре тот возвратился в сопровождении плотного, коренастого человека, одетого в полукафтан и высокие сапоги до колен. Его волосы острижены в кружок, низкий лоб, широкие скулы и короткий, слегка вздернутый нос обнаруживали бездумную решительность простолюдина. Беспокойные глаза его имели неприятное высматривающее выражение. Человек этот мог возбудить страх при встрече в уединенном месте, и даже здесь, во дворце князя, он, казалось, производил подобное же впечатление, так как все лакеи робко сторонились его, хотя он смиренно кланялся каждому из них, издавая при этом неопределенный, своеобразный гортанный звук.
Его тотчас же ввели в кабинет Орлова, и там он оставался довольно долго. Когда же он возвращался коридорами во флигель, слуги так же робко расступались перед ним, но в его глазах светилась такая злобная радость, что некоторые из служителей, которым он, проходя, низко кланялся, осеняли себя крестом, глядя ему вслед, так как Михайлов был начальником над теми безмолвными слугами, которых Орлов избрал себе из числа самых дерзких и отважных преступников.
Выходя из дворца, Ушаков оглянулся и мрачно, угрожающе прошептал: