Шрифт:
Николай Иванович Колибуков
Аджимушкай
ТРУДЯЩИМСЯ ГОРОДА-ГЕРОЯ КЕРЧИ
И ВОИНАМ-УЧАСТНИКАМ
ГЕРОИЧЕСКИХ СРАЖЕНИЙ НА КЕРЧЕНСКОМ ПОЛУОСТРОВЕ
Сердечно поздравляю вас с присвоением городу Керчи высокого и почетного звания "Город-герой", награждением орденом Ленина и медалью "Золотая Звезда"!
Величайший героизм и самоотверженность, проявленные Вами в борьбе с фашистскими захватчиками, получили достойную оценку. В этой награде благодарность Родины, партии, правительства и всего советского народа героическим воинам, непосредственным участникам
Желаю Вам, дорогие товарищи, доброго здоровья, личного счастья и успехов в труде на благо нашего социалистического Отечества!
Слава городу-герою Керчи!
Вечная слава героическим защитникам свободы и независимости нашей великой Родины!
Л. БРЕЖНЕВ
x x x
ПИСЬМО МАТЕРИ
В комнате сижу один. Мать ушла на колхозный огород. Скоро вернется. Придет, как всегда, сядет у стола и будет молча перебирать бахрому шали: в это время она думает об отце. Зашумлю - обижается: посмотрит на меня большими темными глазами и упрекнет:
– Быстро ты забываешь отца...
Мне становится обидно: я любил отца и никогда не забуду его. Он испытывал на себе какое-то изобретенное им лекарство, чуть изменил дозировку - и организм не выдержал... Его уважали в станице, но похороны прошли как-то незаметно. Людям было не до врача - в тот день радио сообщило о нападении фашистской Германии на Советский Союз. Мама этого не понимает.
Перед нашим домом здание райвоенкомата. Здесь днем и ночью толчея формируются роты и отправляются на фронт. Мать опасается, что я тоже могу уйти с какой-нибудь частью и ей придется одной остаться со своим горем. Но, дорогая мама, я уже взрослый, перешел на второй курс литфака. О моя умная, трудолюбивая! Как ты этого не поймешь - я не могу остаться дома.
Убираю в комнате, развожу примус, готовлю обед. На это уходит час. Потом подхожу к окну и снова смотрю на людской муравейник. Весь мир представляется горящим факелом... И дым, дым, густой, черный, стелется по земле. Так в воображении рисуется война.
Выхожу на крыльцо. У порога стоит Шапкин. Он одет в красноармейскую форму,
– Захар, ты откуда?
– А-а, признал... Я, брат, теперь боец... С прошлым покончено, отпустили. Не успел порог переступить, как тут же и повестка; явиться на призывной пункт,
Он поднимается по ступенькам, что-то рассказывает о своем скитании, но я слушаю его плохо. Прошлым летом Шапкина судили за какие-то фальшивые документы, по которым он устроился заведующим гастрономическим магазином. Тогда Захар приходил в больницу, упрашивал отца выдать ему справку о том, что у него плохо со здоровьем. Родных у него не было, жил на частной квартире, снимая маленькую комнатушку. Не знаю почему, но Захар часто приводил меня к себе, угощал колбасой. И вдруг узнаю: Шапкин совершил преступление. Я не поверил этому и просил отца помочь Захару. Шапкину нужна была справка, что он нервнобольной. Конечно, отец на это не пошел. Захар был осужден на один год.
– Пришел поблагодарить твоего батюшку... Впрочем,
– Сам думаю идти. Здесь формируется часть. Как - возьмут?
Захар окидывает меня взглядом с ног до головы:
– А чего тебе там делать? В первом же бою заскулишь... Я, брат, фронт знаю. На Хасане приходилось ходить врукопашную...
– Ну и что?
– Да ничего.. А ты что, серьезно решил?
– вдруг спрашивает он, улыбаясь одними глазами.
– Серьезно.
– Правильно поступаешь. Если бы мне повестки не прислали, я все равно пошел бы. Вон школу видишь? Приходи, там наша рота, вместе будем служить. У нас хороший командир... лейтенант Сомов. Он меня отпустил на два часа. Так что, ты давай. Нынче каждый обязан быть там, лицом к лицу с врагом.
– И, сбежав с крыльца, повторяет: - Приходи, приходи, Самбуров, Уж мы им там покажем, как на Россию поднимать руку.
Гляжу ему вслед и думаю: "Вот вам и Шапкин. Молодец!".
Поздно вечером приходит мать. Не раздеваясь, она тихонько садится рядом, прижимает меня к груди.
– О чем думаешь, Коленька?
– Ни о чем, мама.
– Не оставляй меня одну... Я знаю, ты уходить задумал.
– Мама...
– Не обманывай... Все уходят, и ты должен быть там.
У ворот нос к носу столкнулся с часовым,
– Товарищ, мне бы в часть попасть...
– А ты кто?
– Голос знакомый: это же Захар!
С радостью отзываюсь:
– Захар, это я, Самбуров!
– Валяй отсюда, чего стоишь, здесь тебе не пункт скорой помощи.
– Он освещает меня карманным фонариком. Не узнает, что ли?
– Слышишь, это я, Самбуров.
– Уходи, уходи, нечего тут стоять, - повторяет он.
– Товарищ Шапкин, вы с кем там разговариваете?
– спрашивает кто-то издали.
– Да вот тут какой-то рвется в роту.
Слышатся шаги. Передо мной вырастает высокая фигура военного. Глухой щелчок - и пучок света выхватывает меня из темноты.
– Пойдемте.
Входим в помещение. На полу, плотно прижавшись друг к другу, лежат бойцы. Многие в штатском. Из-за стола навстречу нам поднимается огромного роста красноармеец.
– Командир роты не приходил?
– спрашивает его высокий, с большими красными звездами на рукавах. "Политрук", - определяю я.
– Был, товарищ Правдив, ушел в штаб, вроде как завтра отправляемся.
– Значит, на фронт желаешь?
– спрашивает меня Правдин, потом поворачивается к бойцу.
– Как, Кувалдин, возьмем? Паренек вроде подходящий.
– Хрупок больно, - окает красноармеец.
– Оружие знаешь?
– продолжает политрук.
– Из винтовки стрелял?
Он достает из сумки гранату.
– Разбери. Смелее, капсюля нет... Та-ак, - тянет политрук.
– Правильно действуешь.
– Он дает мне винтовку и просит назвать основные части. Когда я успешно выдерживаю экзамен, Правдин решает: - Хорошо. Утром получите обмундирование, винтовку.
– Он встает, набрасывает на плечи шинель, закуривает:
– Война, братец ты мой, война... Весь народ встает под ружье, произносит политрук и, погасив папиросу, скрывается за дверью.