Аджимушкай
Шрифт:
Живем в землянках у самого моря. Здесь много войск. Для чего они сконцентрированы, нам, конечно, неизвестно. Одни утверждают, что будем десантом высаживаться на Керченский полуостров, другие поговаривают о создании резервной армии, которая якобы будет переброшена по воздуху для обороны Москвы.
Уже изрядно наскучила игра в перебежки, Нет уж сил ковырять мерзлую землю. Наш ротный - непоседа. Мы называем его Будильником. Он не дает нам ни минуты покоя. Уметь быстро отрыть окоп - это, наверное, потребуется в бою, но, кроме этого, он заставил нас
Вечером сидим в землянке. Потрескивают поленья в печурке. Кувалдин бреется, примостившись у коптилки, сделанной из снарядной гильзы. Бритва в его огромной руке кажется игрушечной. Глаза у Кувалдина спокойные, с поволокой. Но - странное дело - на его лице я никогда еще не видел следов усталости. Егор улыбается редко, скупо. Но когда улыбается, - черт возьми! как бы тяжело ни было у тебя на душе, все проходит. Я беру газету и начинаю читать.
– Ну, что там, прет?
– спрашивает Кувалдин. Он аккуратно вытирает бритву, кладет ее в футляр.
– Выдохнется, - отзывается Чупрахин.
Мы разговариваем короткими фразами. На душе у нас тревожно. Ходят слухи, что немцы заняли Ростов.
Мухин лежит в углу землянки. Он осунулся, побледнел.
Егор присаживается к нему, говорит:
– Алеша, есть у меня в дивизии знакомая девушка. Она дружит с одним хорошим врачом, который не выдаст твоей тайны.
– Надоел я вам, - грустно вздыхает Мухин.
– Ничего вы не понимаете. Он приподнимается и, сидя, долго смотрит в маленькое окошко землянки. Помните, говорил, что у меня отец на фронте? Он погиб, ребята.
Кувалдин, набросив на плечи шинель, уходит. Через. полчаса он возвращается с двумя девушками и обращается к нам:
– Товарищи, освободите на минуту помещение, доктор посмотрит, что за болячки на теле у Мухина.
Я задерживаюсь у выхода. "Аннушка, ты что же, не узнаешь меня?" хочется крикнуть. Но Сергеенко стоит ко мне спиной, взяв Егора под руку. Так вот почему Кувалдин интересовался Аннушкой, он уже тогда знал, что она в нашей дивизии.
Захлопываю за собой дверь. Падает редкий снег. Бьются волны о берег. Темень. Ни звука. Кажется, нет никакой войны на земле; все: и мы, стоящие у входа в землянку, и немцы в Ростове, политрук, который каждый день рассказывает нам о тяжелых боях на подступах к Москве и Ленинграду, - сон; только стоит открыть глаза - все это исчезнет.
– Заходите, - приглашает Егор.
Занятый своими мыслями, не трогаюсь с места. Слышу голос Кувалдина:
– Я провожу, Аннушка.
– Не надо, Егор, - отвечает она и вскрикивает: - Ой, руку, медведь! Ладно, проводи.
Голоса удаляются, глохнут. Подходит Чупрахин.
– Видал, как наш Егор Васильевич околдовал радистку, - говорит он мне и тут же с наигранным пренебрежением заключает: - И
– Вот как вы о девушках!
– Это голос врача. Она подходит к нам незаметно. Бледный пучок света, идущего из землянки через полуоткрытую дверь, падает на ее лицо.
– А-а, доктор, - как бы извиняясь, обращается к ней Чупрахин. Кажется, если не ошибаюсь, товарищ Крылова?
– Да, Маша Крылова, и тоже почти блондинка, - шутит она и грозит пахнущим лекарством пальцем.
– Когда-нибудь ты мне попадешься в операционной, вот там и посмотрим, зачем нас берут на фронт, - с улыбкой добавляет Крылова и спешит догнать Егора с Аннушкой.
Иван шумит ей вслед:
– Уж я-то вам никогда не попадусь, запомните, моя фамилия Чупрахин.
Спускаемся в землянку.
– Коля, - радостным голосом встречает Мухин, - болячка моя пустяк, скоро пройдет.
Мы смотрим на него, и нам делается весело.
Приходит Егор, вслед за ним появляются Шапкин и Беленький. Раздеваясь, Захар сообщает:
– Завтра начнутся настоящие дела.
– Значит, решили? Под Ростов?
– спрашивает Мухин.
– Нет, приступаем к регулярным занятиям.
– Академия! Значит, тетради, карандаши, двойки, тройки и прочие подъемы по расписанию? Люблю учиться! А гауптвахта будет?
– Для тебя и гауптвахта найдется, - строго посмотрев на Ивана, говорит Захар.
– А кто будет воевать? Тот старик, который в станице нас встречал? Интересная академия!
– Учиться всегда полезно, - роясь в вещевом мешке, замечает Беленький.
– Ученому море по колено, а неграмотный в луже утонет...
– Эх ты, философ в противогазе, - смеется Кувалдин.
– Куда собираешься?
Беленький не без гордости отвечает.
– Командир роты просит помочь ему наладить ротную канцелярию.
– На повышение идешь?
– вмешивается в разговор Чупрахин.
– Валяй, оттуда, смотри, и в редакцию попадешь. Только не забывай своих друзей, что-нибудь напиши. А уж мы тут тебя прославим. Будем всем показывать твои статьи: смотрите, что наш Беленький сочинил!
Кирилл забрасывает мешок за спину, обращается к Ивану:
– Вот что я тебе скажу... Нет, ты послушай...
– Прорвало философа, спасайтесь!
– кричит Чупрахин, дурашливо пряча голову под охапку соломы, - Уходи скорей, командир ждет...
– Отбой!
– командует Шапкин.
Не спится.
– Алеша, ты не спишь?
– Нет, что-то жарко.
– Разговоры!
– строго обрывает Шапкин.
– Распарило, завтра не то скажешь.
...Утром после завтрака опять выходим в поле, метаем гранаты. Под вечер войска выстраиваются вдоль берега. Серая лента строя уходит далеко за выступ. На волнах покачиваются небольшие суденышки. Они приторочены к наспех сделанным причалам.
– Будем отрабатывать способ высадки на берег десанта, - коротко поясняет Сомов и ведет нас к высотке, приказывает окопаться.