Аэций. Клятва Аттилы
Шрифт:
Потом они снова пили, но теперь уже только вдвоем, и сидели не в тесной комнатке, а в убранной шелком опочивальне. Здесь стояла кровать под большим балдахином и столик с блюдами и вином. Карпилион был словно в каком-то сладком дыму, но Ильдика внезапно расплакалась у него в объятьях. Он не мог понять почему. Сначала подумал из-за него, из-за того, что был слишком груб, но оказалось, Ильдика печалится о других. О тех, кого он убил.
— Руа наказал мне приехать. А я не успела вас помирить. Как отрезанный хвост. Ни туда, ни сюда… — причитала она пьяным голосом. — И теперь они оба в земле. Один вон там, — махнула куда-то рукой. — Другой вон там.
Карпилион
Теперь она тоже страдала о ком-то другом. Карпилион отодвинул её от себя и стал одеваться, чтобы уйти.
— О находниках только ты и горюешь. Другим на них наплевать.
— Не наплевать, — тряхнула головой Ильдика, неловко влезая в платье. — Они просто боятся. Ты же аттила. Ты же их всех убьешь, если только откроют рот. Оставишь без крова вместе с детьми… А, да что говорить.
Она потянулась к чарке, но Карпилион ударил ногой по ножке стола и всё, что там было, со звоном посыпалось на пол.
— Кто тебе это внушил? Находники? Я сроду не трогал детей. А тем более не лишал крова!
— Разве ты не грабил Империю?
— Я мстил, а не грабил!
— Вот и находники мстили, — сказала Ильдика. — Их сестер убили в Кийгороде. Во время пожара — помнишь? Они были женами моих братьев. За это их растерзали вместе с детьми и родней. Находники несколько лет собирали войско, чтобы идти на Империю и отомстить за убитых. Но их корабли разметало волнами. В Константинополе говорят, что вмешались небесные силы. И находники думали так же.
— Потому что месть неугодна их богу? — презрительно усмехнулся Карпилион. — Я сам небесная сила. И послан для мести.
— Хм, вот как? — произнесла Ильдика, поднимая брови. — И кого ниспошлет небесная сила в Кийгород? Ну, расскажи, расскажи, раз считаешь себя её дланью.
От гнева она становилась бесстрашной. От неё так и веяло силой.
Вот и пусть управляет Кийгородом, подумал Карпилион. Объявить её регентом при малолетнем сыне-правителе, и будет как Галла Плакидия в Равенне. Такой и дружину доверить можно. Постоять за себя сумеет. И станет Кийгород матерью городов.
Однако Ильдика и тут начала возражать.
— Найди другого посадника. Я не хочу оставаться здесь. Я хочу поехать с тобой. Руа всегда меня брал.
— Он брал тебя как свою жену, — ответил Карпилион. — А моей женой ты стать отказалась.
— Ах, вот что ты вспомнил? — смутилась Ильдика. — Тогда мы были детьми и поступали как дети.
— Тогда ты была мне нужна.
— А теперь?
— Теперь у меня достаточно жен.
— Которых ты где-то прячешь.
— Они остались в Великой Степи. Растят детей под опекой своих родных. Я не могу подвергать их опасности. И не могу подвергать тебя. За городскими стенами вам с сыном будет спокойнее, чем в походном лагере. А мужа тебе найдем, если хочешь. Но это буду не я.
— Не надо мне никого другого, — сказала Ильдика, выпрямившись словно стрела. — Я сделаю то, что ты скажешь. А теперь уходи. Не хочу тебя больше видеть.
Наверное, думала, что после объятий непременно станет его женой.
— Не торопись с ответом, — сказал он перед тем, как уйти. — Завтра я объявлю тебя регентом. В Кийгороде останусь на зиму. Так что видеться нам придется. А уж где это будет, в городе или здесь в опочивальне, выбирай сама.
В том, как Ильдика поступит, он нисколько не сомневался. После его отъезда она приглядит за сыном
Часть 14. Посольство
448 г. Равенна. Западная столица Римской Империи
С тех пор, как в прохладном овеянном благовониями перистиле обсуждали убийство Констанция Феликса, изменилась не только роскошная обстановка, но и сама хозяйка. Находясь на пороге старости, Галла Плакидия перестала миндальничать с теми, кто был неугоден. Префект претория больше не пользовался её доверием. Из-за происков против магистра армии Аэция, он навечно попал в немилость. Августа брезговала произносить его имя. С не меньшей брезгливостью она относилась и к беглому негодяю, который осмелился заточить Аэция в Маргусе, а теперь был источником нескончаемой распри с гуннами, как называли созданную аттилой объединенную армию скифов и степняков.
Аэций, напротив, пользовался неизменной благосклонностью Галлы Плакидии. Ни одно решение не принималось без его участия. Галла Плакидия возложила на него не только управление армией, но и все остальные значимые дела, которыми не хотел заниматься её двадцативосьмилетний сын, устремивший весь свой недюжинный ум на изучение магии и потусторонних сил. Неусыпная опека матери приучила Валентиниана отстраняться от повседневных забот и перекладывать их на другие плечи. Рожденному божеством достаточно находиться на троне, рассуждал молодой император. Такого же мнения придерживалась и августа. Валентиниан обладает особой божественной волей, считала Галла Плакидия, и в отличие от императора Феодосия способен предотвратить нашествие гуннов одним лишь движением мысли. Вот поэтому они и не трогают подвластные ему западные земли, а нападают лишь на восточные — подвластные Феодосию.
Аэций снисходительно относился к слабостям матери, стремившейся оправдать своего погрязшего в праздности сына, и поддерживал её, как мог, преследуя в этом и собственный интерес. Со смертью Руа он лишился всех своих побратимов и в одиночку берёг простиравшиеся вдоль Данубия земли от войн. На другие ему не хватало войска. Лишь изредка он отзывался на призывы о помощи из дальних окраин Империи и тогда наводил там порядок, как это было в Британнии. Раньше Руа пополнял его армию скифами, но с тех пор, как правителем стал аттила, положение изменилось. Отныне скифская молодежь почти поголовно уходила к гуннам и вместе со степняками добывала золото во владениях императора Феодосия. А золото там лилось рекой.
Не об этом ли собиралась поговорить августа?
Войдя в перистиль, Аэций увидел, что она его ждет — вся в белом, с золотой диадемой в черных как смоль волосах. Рабыни старательно подправляли ей облик, отбеливали лицо, закрашивали седину, но их усилия были тщетны. На гирляндах вдоль перистиля висели гроздья прекрасных цветов, а эта роза увяла, и ничто не могло воскресить её красоту.
— Я позвала вас по неотложному делу, — сказала она, одарив Аэция прежде прелестной, а теперь поблекшей улыбкой. — В Константинополе собирают посольство к аттиле. До этого он ни разу не показывался послам. А теперь изъявил желание встретиться лично — с условием, что это будут сановники самого высокого положения. Видимо, став правителем Скифии, возомнил себя равным императорам Римской Империи. Я решила отправить к нему и своих представителей. Пусть не думают, что мы безучастно смотрим, как они договариваются за нашей спиной.