Аэций. Клятва Аттилы
Шрифт:
— Что такое? Почему ты кричишь?
— Там какое-то чудище, ужасное, горбатое, ползает по полу и рычит, — выпучивая глазенки, рассказал Гаудент.
— Хм, рычит?
— Да, вот так. Р-р-р-р… — изобразил Гаудент.
Кто бы это мог быть, подумал Аэций. Не Зеркон ли вернулся? Чужого охрана не впустит, а этот любит чудить. Наверное, хотел рассмешить Гаудента, а вместо этого напугал.
— Ну, пойдем, посмотрим, — сказал он сыну, а тот ни в какую и сразу начал рыдать. Рассказать ему, когда вырастет — не поверит, ведь станет бесстрашным и сильным. А пока пугается даже ворон.
Следом
— В перестиле твой давний знакомый, — сказала она с укором. — Охрана его впустила, и теперь не может унять.
Аэций кивнул. Оставил ей сына и пошел разбираться.
*
Посреди перестиля, как он и думал, буянил Зеркон. Кидался в охранников фруктами, лежавшими на столе в золоченых чашах. Судя по бессмысленному выражению глаз и неловким движениям, карлик был пьян.
— А вот и хозяин домуса! — провозгласил он, увидев Аэция, и вместо того, чтоб метнуть виноградину, сунул её в рот.
— Иди за мной, — сказал Аэций, делая знак охранникам, что справиться сам.
— Опять в таблинум? — спросил Зеркон, послушно следуя за ним по пятам. — Не хочу в таблинум! Там мрачно. Давайте останемся здесь.
В таблинуме он сразу скакнул на сиденье с длинной вычурной спинкой, на котором можно было удобно устроиться полулежа.
— Всемилостивейше прошу меня извинить. Вино у служителей храма такое крепкое, что старому норку не устоять на ногах.
— Зачем же ты пил? — с укоризной спросил Аэций.
— Так дали в дорогу, чтобы не привязался мор, — ответил Зеркон и тут же сморщился, словно печеное яблоко. — А-а-апчхи! Вот, видите, я только чихаю. А мог бы совсем заболеть.
Аэций остался спокоен. О том, что в Медиолане свирепствует мор, ему уже доложили.
— А что с моим поручением? — перебил он Зеркона.
— Святейшества остались довольны, если вы об этом. Особенно — папа Лев.
— Значит, встреча с аттилой прошла дружелюбно?
— Исключительно дружелюбно. Сначала для виду раскинули лагерь. Потом пригласили гостей. Аттила был в шлеме, так что виднелись только глаза. А папа — в сутане и этой красивой шапке… не помню, как её называют. Он обратился с просьбой. Не нападайте на Рим, говорит, иначе мор будет всюду. И мы ему обещали. Точнее, аттила ему обещал. Сказал, что уйдет из Италии и уведет войска.
— Куда уведет? — уточнил Аэций.
— Обратно. Откуда пришли, — удивился вопросу карлик.
— Да я не об этом. Он так и сказал — «уведет»? Значит, сделает это сам?
Зеркон помотал головой, как будто не понимая, чего от него хотят.
— По-моему, он поручил Онегесию… Велел ему отправляться с войсками в Норик.
— Это еще зачем?
— Так у них же там намечается свадьба.
— Какая свадьба?
— С Ильдикой.
— А, понятно. Онегесий женится на Ильдике.
— О, нет, ну, что вы, — ответил карлик невозмутимо. — На Ильдике женится мой любимый племянник.
— Карпилион?.. — обомлел
— Приехал. И не один, как вы уже поняли, а с Ильдикой. Букеллариев они отослали в казарму и стоят себе у ваших дверей, дожидаются, впустят их или нет…
— Только этого не хватало! Их же увидят вдвоем! — воскликнул Аэций и ринулся вон из таблинума.
Часть 24. Отравленное вино
Визит
— Осторожнее, не поскользнитесь на фруктах, — предупредил Аэций Ильдику, пригласив её и Карпилиона в перестиль. Уборкой чуть позже займется прислуга, а сейчас навести бы порядок в отношениях с сыном.
Спору нет, Ильдика была хороша. Подобных красавиц в столетие рождается одна или две. В ней все было ладно — и облик, и по-девичьи гибкий стан. Немудрено влюбиться в такую, но голова на то и дана человеку, чтобы сдерживать чувства. Карпилион, похоже, совсем не умеет держать их в узде.
Для разговора с ним Аэций вернулся в таблинум, а Зеркона отправил развлечь красивую гостью.
— Она христианка? — спросил у сына.
— Собирается ею стать, — ответил Карпилион. — За этим она и приехала в Равенну. А свадьбу отпразднуем в Норике, на родине матери.
— Но ведь мы сговорились женить тебя на Гонории.
Карпилион не ответил, однако и взгляда было достаточно, чтобы понять его мысли.
— Послушай, — сказал Аэций. — Я понимаю твои чувства к Ильдике, но кто она, а кто Гонория, их даже сравнивать невозможно.
— Почему невозможно? — усмехнулся Карпилион. — Я был на ложе с обеими. В Гонории нет ничего божественного. Да, она сестра императора, но печалится только о том, как бы свергнуть его с престола. А со мной ласкается, чтобы заручиться твоей поддержкой и настроить армию против брата.
Аэция возмутили его слова.
— Что за нелепость. Кто внушил тебе этот вздор? Гонорию я знаю с детства, более доброй и милой девушки не найти.
— Этой девушке около сорока. Она не добрая и не милая, боится брата и втайне его ненавидит. Все что ей надо — избавиться от него чужими руками. По-твоему, я хочу участвовать в этой крысиной возне?
— Нет, погоди. Ты, наверное, просто не так её понял, — попытался возразить Аэций.
— О своих намерениях она говорила открыто. Перед самым моим отъездом в Медиолан, — ответил Карпилион. — Поначалу я думал, что, женившись на ней, оправдаюсь за все, что сделал из мести — за войну с Империей, за Каталаунские поля… Но побывав среди знати, послушав Гонорию и остальных, я убедился — Империя заслужила такого врага, как аттила. И не будь меня, появился бы кто-то другой. Разве ты сам не видишь, рыба гниет с головы. От благородных римлян почти ничего не осталось, Империя — труп. А ты продлеваешь агонию. Зачем? Дай ему разложиться. Мы оба служили не той идее. Признай это. В подземелье ты говорил, что тебе предсказали стать лекарем. Так стань им. А я останусь аттилой и женюсь на Ильдике. Император, наверное, будет счастлив. Больше ему не придется искать причину, чтобы отсрочить помолвку с его сестрой.