Аэций. Клятва Аттилы

Тавжар Алекс

— Вот чем ты занимаешься? — услышал он голос отца и поднял голову.

Аэций вырвал у него из руки серебряный кубок, поставил к подножию вазона и помог подняться.

— Куда ты? — буркнул Карпилион.

Аэций заставил его повернуться к вазону, в который из белого львиного зева стекала вода, и с силой мокнул в него головой.

Карпилиону попало и в нос, и в глаза. Он отпрянул, утерся ладонью и, моргая отяжелевшими веками, с которых стекали крупные капли, уставился на отца.

— Как ты мог? За моей спиной! — сквозь зубы

промолвил магистр.

— А у меня был выбор? — сплюнув, ответил Карпилион. — Когда напиваюсь, по крайней мере, не чувствую себя идиотом. Разве ты сам не видишь? Такому как я здесь не место. У меня в голове мутится от всей этой шелковой жизни.

— Поэтому приказал войскам напасть на Италию?

Карпилион нахмурился.

— Что?..

— Ты слышал. Не притворяйся, что ничего не знаешь.

— Но я… действительно ничего не знаю, — ответил Карпилион. — О чем ты говоришь? О каком нападении?

*

Спустя какое-то время отец и сын разговаривали в таблинуме магистра армии. Их тени чернели на стенах, как громадные пальцы одной руки.

— Сначала я думал, что это очередной самозванец, и не придал большого значения, — чеканил слова Аэций. — Но потом мне стало известно, что войско ведет твой давний друг Онегесий, и у него полно степняков, отлично вооруженных, готовых на все.

— Он мне не друг, — угрюмо ответил Карпилион. — Мы с ним давно не виделись. Не знаю, откуда он взялся.

— Однако на тайных переговорах его посланники требовали выдать аттилу. А когда получили отказ, захватили Медиолан и Тисинум. В Медиолане они разорили дома и разрушили храмы. Перебили всех, кто там находился. Конечно, свидетели этих событий могли и приврать, но даже если верна половина того, что они говорят… о такой жестокости я не слышал давно. Полусожженные трупы лежат на улице. Их терзают собаки. А выжившим нечего есть, потому что их выгнали в лес…

— И как я должен вмешаться? — воскликнул Карпилион. — Поехать туда? Но ты ведь меня не отпустишь.

Какое-то время Аэций смотрел себе под ноги, потом похлопал его по плечу.

— Поезжай. Другого выхода нет. Постарайся, чтобы тебя не узнали. Ну, там, шлем, накидка. И поменьше стой у всех на виду. Для связи я дам тебе голубей. Если что, они вернутся в Равенну. Надеюсь, и ты последуешь их примеру.

Голос отца звучал неуверенно.

— Так и будет. Даю тебе слово, — ответил Карпилион.

В покоях императора Валентиниана

Недолгое пребывание Гонории в золоченых овеянных благовониями покоях императора вызвало такую бурю негодования у последнего, что он накричал не только на слуг, но и на попавшегося под руку Ираклия.

— Кто тебя так раззадорил? — удивился евнух, привычный к истерикам своего повелителя.

— Сестра! — мучительно произнес Валентиниан, от злости кусая губы.

— И что она вытворила на этот раз?

— Заставила согласиться на обручение, — был

ответ. — А когда я лишь заикнулся о переносе на более поздний срок — пригрозила, что откроет Аэцию правду, которую будто бы рассказала ей мать!

— Правда бывает разной, — спокойно заметил Ираклий. — А эта какого рода?

— Откуда я знаю. Она ведь ему собирается рассказать, а не мне.

— Тогда почему ты так испугался? Может, это какая-то глупость.

— Нееет. Я уверен, Гонория намекает на маски, — замотал головой Валентиниан. — Только представь, как поступит Аэций, если услышит, что я на него покушался!

— Ты знаешь, что надо сделать, чтобы он ничего не узнал, — отозвался евнух, продолжая вести себя, как ни в чем не бывало.

Валентиниан посмотрел на него, как на врага.

— В твоих советах ни капли здравого смысла. Аэций теперь не один. У него появился заступник, с которым должна обручиться Гонория.

— Вот с заступника и начни, — возразил Ираклий. — Подсунь Гонории зелье под видом средства для зачатия сыновей. А в зелье добавь отраву. Какой-нибудь сильный яд, от которого рвется желудок.

— Хоть бы они отравились оба!

— Погоди бушевать, мой возлюбленный император. Сначала Гонории надо исполнить свой долг. Раньше она не хотела замуж. А теперь, смотри-ка, какая прыть. То предлагает себя аттиле. То сыну Аэция. Так может и за сенатора Херкулануса выйдет, за которого прежде не соглашалась, и нарожает Империи сыновей?

Спокойный уверенный тон Ираклия действовал как бальзам.

— Только это и сможет её оправдать, — изрек император. — Мой двоюродный брат Феодосий подсунул мне порченую жену. Остается надеяться на Гонорию и молиться, чтобы продолжила род.

Тем же вечером в домусе Гонории

Мраморная колоннада атриума сверкала огнями. Их нарочно носили с места на место, создавая атмосферу невероятно значительного торжества. Открытое небо над головой отливало синевой, словно в него впадало море, шумевшее где-то вдали за стенами города. Над головами гостей витали светящиеся стайки мотыльков. На круглых столиках и золотых подставках стояли кубки, наполненные вином. На плоских блюдах залитые медом виднелись груши и горки из винограда. Тут были и запеченные кусочки рыбы, которую любила Гонория, и вяленое мясо со специями, специально приготовленное для Карпилиона.

Вот только самого Карпилиона почему-то не было.

Гонория все глаза проглядела. На ней было длинное пурпурное одеяние, затянутое на поясе золотыми кольцами. Усыпанные алмазами кольца висели в ушах. Украшали фаланги пальцев и кисти рук. Как только объявляли нового гостя, она поворачивалась, радостно сияя глазами и кольцами, но это снова оказывался кто-то другой. Гости посматривали на неё с удивлением. О чем-то тихо шептались. И вот одна из сенаторских жен подплыла к Гонории и с учтивой бесцеремонностью принялась её утешать.