Аэропланы над Мукденом
Шрифт:
Пехота с унтером во главе потом едва отпустила штабс-капитана: в их глазах он был героем, которого нужно всенепременно показать своим. Станиславу хотелось глянуть на японца.
Пилот был мертв. Пущенная наугад очередь что-то перебила в левой плоскости. Перед столкновением с землей самурай, очевидно, решил, что его «Моран» идет полого, не обеспечивая гарантированной смерти от удара оземь. В шлеме маленькая дырочка, а когда покойника извлекли из кабины, там оказался револьвер с одной стреляной гильзой.
Объяснив унтеру, что японский шлем нужен для подтверждения победы, штабс-капитан стянул его с мертвой головы. На коротко стриженом черепе оказалась
Заминка с посадкой у останков «Морана» заняла добрых полчаса. Когда Дорожинский на последних литрах топлива притарахтел на родной аэродром, его уже наполовину списали в покойники. Несмотря на шлем и налобную повязку самурая, Леман долго не хотел верить, что зеленый новичок открыл счет своих воздушных побед. До этого сбитый самолет числился лишь за Крутенем, завалившим его под Порт-Артуром в составе другого подразделения, и Казаковым.
Марсель Пля, лучше кого бы то ни было осведомленный об устройстве японских машин, рассказал, что в островной модификации ослаблены лонжероны для облегчения и удешевления конструкции. Вероятно, из-за этого крыло сложилось. Работа на авиазаводе, где родились враждебные русским «Мораны», породила странные чувства в душе полинезийца. Он считал себя обязанным России, потому уволился от госпожи Самохваловой и с приключениями добрался до действующий в Маньчжурии армии.
Одна беда — снова закровоточила рана от вылета на «Дуксе». Отрядный врач зубоскалил, что вблизи от «Морана» у штабс-капитана слишком сжалось очко — вот дырка и открылась. Снова замазав и залепив ее, он отправил военлета на сутки ночевать в лазарете, чем спас от бурной попойки по поводу сбитого японца, хотя совсем всухую не обошлось.
Глубокой ночью к Дорожинскому пришла Александра.
После невероятного взрыва эмоций, которым не помешала бы не то что пустяковая рана, но и оторванная нога, они лежали во тьме, прижавшись друг к другу и дышали в такт.
— Спасибо тебе, милая. Но почему ты здесь?
— У тебя в койке или в армии?
— Расскажи. Хочу знать о тебе все.
Беспроигрышный вариант, когда мужчина не просто распускает павлиний хвост, вещая о том, что важно ему одному, а спрашивает у женщины, пытаясь понять ее. Тем более в постели, когда, кажется, уже получил что хотел.
— Когда была гимназисткой, переболела тифом с осложнениями. Доктор сказал, что у меня по-женски ничего не получится, я осталась бесплодной. Что ж, Бог дал хотя бы выжить, нельзя его гневить — надо радоваться сущему и не грезить о несбыточном. Жили мы под Питером, тогда и узнала о конкурсе летнабов. Слишком хилый для беременности и весьма мелкий мой организм для армии подошел идеально. Кстати, моя прабабка, по преданиям, была первой в России женщиной- воздухоплавателем. Вот и причина, по которой я пошла не в медицину, а в авиашколу. — Александра улыбнулась своим воспоминаниям и продолжила: — Знаешь, в Гатчине я в тебя заочно влюбилась. У нас было фото первого вашего набора на фоне самохваловской «четверки». Ты там такой герой, высокий, усатый, задорный. Плюс репутация бретера и бабника.
— С бабником преувеличение. Всего одна интрижка с замужней дамой, из-за дуэли ее раздули до Александрийского столба.
— Не разочаровывай меня. Вот, стала я фельдфебелем и отправилась в Киев. Стояли мы не в городе, а на восточном выезде, в Борисполе. Знаешь, когда куча молодых офицеров, а женщин в отряде лишь три, и на кривую-косую принц найдется. Но я точно решила, что замуж не пойду —
— Конечно! — он осторожно погладил ее грудь, слишком маленькую для зрелой женщины, которой за тридцать, но из-за низкого роста кажущейся совсем ребенком. Соски напряглись, и минут на двадцать им вдруг стало совсем не до разговоров.
— Я на твои вопросы ответила? А, на второй не совсем. Слушай. Когда ты у нас появился, постаревший по сравнению с фото, стесняющийся забавной раны, ты показался мне до того милым, что... Не знаю, как это сказать. А потом, когда ты прервал обычный полет и куда-то умчался, я стояла у кромки поля, ждала... Время вышло, вдруг почувствовала, что ты можешь не вернуться. Если пилот не приземлился в срок, мы знаем — в двух случаях из трех он уже не прилетит никогда. Так жалела, что не поцеловала тебя хоть раз. Ты знаешь, сколько мне лет, а вот такая сентиментальная дура. Ты вернулся! Бог дал нам еще один день вместе на этом свете, и я не могла упустить его. Никогда не буду матерью и ничьей женой, но хочу урвать маленький кусочек счастья.
Дорожинский недоумевал, как в маленьком коллективе что-то можно скрывать. В частности, пришлось поговорить по душам с эскулапом, который давал иногда ключ от палаты, а буде она занята, пускал в свою комнату, уходя к офицерам раскинуть картишки. Но вряд ли он их выдал, парочка настолько светилась своими чувствами, что их разглядел бы даже пилот с борта «Морана».
Эрнст Леман вызвал героя-любовника и сделал ему внушение. Во-первых, обругал за внебрачную связь. Во-вторых, поздравил: почти половина офицеров штурмовала сию твердыню, некоторые — годами, а тут! И кто, позвольте спросить? Пехота! В-третьих, предупредил, что за Александру можно нажить врагов в пол-отряда, кто-то начнет конфликт из ревности, а кто-то из лучших побуждений, «защищая честь» единственной дамы, не считая христовой невесты — пожилой монашки в лазарете. В-четвертых, объявил приказ: отныне ни при каких условиях Дорожинский не летает совместно с «Дуксом», где в экипаже летнабом фельдфебель Турчанинова. Чтобы не было незрелых решений, подсказанных чувствами, а не умом.
Потом началась Мукденская наступательная операция. Естественно, наступали не русские. Князь Куропаткин, гениально осмысливший опыт франко-прусской войны, четко знал, что единственная опасность для армии — коварный охват вражескими войсками, окружение и плен. О том, что окружающая армия должна быть хотя бы вровень со своей жертвой по численности и боеспособности, он не думал. Командующий не принимал во внимание, что враг прет на одном кураже, почти без боеприпасов, фуража и продовольствия, усвоив, что Русскую императорскую армию не гоняет только ленивый.
В результате в огневой контакт с японцами вступали отдельные обороняющиеся части, стоявшие насмерть, или арьергарды, прикрывающие любимый маневр Куропаткина — организованное отступление. Пожалуй, не менее половины солдат, прошедших Маньчжурию, не сделали ни единого выстрела по врагу. Они умирали в окопах пачками от ужасной кормежки, мороза, болезней, надрывались от непосильного труда на фортификационных работах, прогрызая бесчисленные километры траншей, затем без боя отданных армии микадо.