Афера
Шрифт:
В общих чертах я обрисовываю ему суть моей затеи. Я доверяю Питеру, он хороший человек, но иногда знать детали просто опасно. Поэтому я набрасываю картину аферы грубыми мазками. Я описываю Питеру программу, которую он должен написать. Она нам понадобится, чтобы заманить Напье.
— Сможешь такое написать? — спрашиваю я.
— Естественно.
— А за три дня?
Питер улыбается, словно говоря: «Всякий раз, когда с тобой связываюсь, обязательно находится подвох».
— За три дня… — задумывается он.
Питер проводит рукой
— Ладно. Думаю, управлюсь.
— Тогда давай за работу.
Я слоняюсь по нашему огромному офису. Ощущения, как на бейсбольном стадионе, когда все ушли и освещение выключено: пусто и жутковато.
В другом конце пещеры, у входа в серверную, компьютерщики без устали спорят о преимуществах «Линукса» перед «Виндоуз». Но назвать их спор бессмысленным теоретизированием лишь потому, что компьютеры, которые они установят, ничего делать не должны, было бы неправильно, поскольку подобные споры — всегда теоретизирование. Компьютерщиков ведь хлебом не корми — дай поспорить об операционных системах. А если попросить их прекратить спор, у них сразу появятся подозрения, что здесь, в «Пифии Корпорейшен», дело нечисто.
В другом темном углу я нахожу Джесс, играющую в «Пэкмэна». На автомате, предусмотрительно оборудованном специальной подставкой, стоит банка колы. Не отрывая глаз от игры, она спрашивает:
— А ты знал, что за дыньки дают сто очков?
— Я бы на некоторые дыньки и пятисот не пожалел.
Она улыбается в ответ.
— Видимо, в четверг ты случайно встретишься с Эдом Напье, — говорю я.
— Хорошо.
— Ты действительно готова на это пойти?
— На что пойти? — переспрашивает она, по-прежнему не отрываясь от игры.
Джессика резко дергает джойстик влево, потом вверх. Автомат даже шатнуло, а банка чуть не вылетела из подставки.
— На крайние меры.
— На крайние меры… — повторяет она. — А ты освоился в Силиконовой долине. Изъясняешься так интересно.
— Я к тому, что ты не обязана этого делать.
Джессика наконец поднимает на меня взгляд.
— Не знай я тебя, подумала бы, что ты ревнуешь.
— Да не ревную я. Просто беспокоюсь.
— Не стоит.
В этот момент из автомата раздается звук, сообщающий о том, что Пэкмэна все-таки догнали и съели.
— Ладно, — отворачиваюсь я и ухожу.
— Но все равно спасибо, — говорит она мне вдогонку. — Что ревнуешь.
С моего языка уже готовы слететь слова о том, что я отнюдь ее не ревную, но тут я понимаю: в этих словах не будет ни капли правды. Вместо этого я прошу Джессику не забыть про четверг и ухожу, чтобы присоединиться к спору о «Линуксе» и «Виндоуз», который вдруг сразу стал мне весьма интересен.
Приехав вечером домой, я застаю Тоби на диване, наблюдающим по телевизору за схваткой двух рестлеров — полуголых мужчин, которые
Я захлопываю за собой дверь и здороваюсь с сыном:
— Привет, Тоби.
Он не оборачивается. Он со мной уже неделю живет. Изначально неплохая затея — воссоединение отца и сына — оказалась не столь уж блестящей. У Тоби пол-ноги в гипсе, он не может передвигаться без костылей, все время накачан перкодином с пивом, да и вообще шевелиться ему больно. Поэтому пока я на работе, сын смотрит телевизор. У него появилось новое увлечение — рестлинг.
В смысле, просмотр рестлинга.
— Оказывается, на твоем телевизоре нельзя уменьшить громкость, — слышу я вместо приветствия.
— Я знаю.
— Очень раздражает, — жалуется Тоби.
— Не хочешь прогуляться? — предлагаю я. — Можно в бар зайти.
Только выпивка может помочь вытащить Тоби из квартиры.
— Пап, я б с радостью с тобой куда-нибудь выбрался, — отвечает он с каменным лицом. — Но есть небольшая загвоздка — я ходить, в общем-то, не могу.
Пожав плечами, я кидаю ключи на тумбочку в прихожей и иду в ванную.
— Мексиканец твой приходил, — сообщает мне Тоби.
— Какой еще мексиканец? — останавливаюсь я на полпути.
— Хозяин дома.
— Молодой?
— Ага.
— Он араб, — объясняю я. — Скорее всего, египтянин.
— Интересно, — говорит Тоби, хотя выражение его лица отнюдь не заинтересованное.
Он по-прежнему не отрывается от телевизора. Там, к радости зрителей, какой-то рестлер забирается на канаты, собираясь прыгнуть и раздавить своего распластавшегося на ринге соперника.
— В общем, он что-то вынюхивал, — продолжает Тоби. — Вопросы все время задавал.
— Какие еще вопросы?
— Ну, кто я такой. Чем ты на жизнь зарабатываешь.
Я жду продолжения рассказа. Но его не следует. В телевизоре рестлер спрыгивает с канатов и с грохотом приземляется на пол, едва не задевая горло противника.
— И что ты ему ответил? — не отстаю я.
— Что ответил? Рассказал, что ты аферист и лишаешь людей их честно заработанных денег.
— Наверное, ты как-то иначе ответил, — предполагаю я, вдруг оценив его плосковатое чувство юмора. Но потом, засомневавшись в наличии оного, на всякий случай переспрашиваю: — Ты ведь ничего ему не сказал?
— Ну ты и дурила. Нет, конечно. Сказал, что ты бизнесмен.
— Это лучше, — признаю я.
— И именно так лишаешь людей их честно заработанных денег.
Оставив Тоби наедине с его иронией, я иду в санузел. Там я справляю малую нужду, мою руки и лицо. Затем гляжу на себя в зеркало. У меня вид побитой собаки. Самый изнурительный этап аферы — это ее подготовка, когда все время чего-то ждешь и разрабатываешь планы. Когда все завертится, в кровь ударит адреналин, и дальше все пойдет на нервах. А до того приходится мириться со скукой и апатией. Я споласкиваю лицо холодной водой.