Аферистъ
Шрифт:
И расчет оправдался. Кровь залила сюртук. Я выхватил дедовский нож и приставил к его шее.
– Стой, где стоишь, – бросил я парню в розовой рубашке, – иначе глотку перережу.
На всякий случай крикнул, чтоб тот не убежал. А сам грубо дернул за шиворот и протащил Антуана-Толю к Алене, перевернул на живот.
– Лежать, работает ОМОН. Смерть французским оккупантам!
Пока тот смотрел на свою ладонь, наполняющуюся кровью, я перерезал веревку. Мои глаза встретились на секунду с широко открытыми серыми глазами.
Алена прикрылась разорванной рубашкой.
– Слушай сюда, – сказал я розовому, – мы уходим. Увижу погоню, отрежу ему башку и выкину на дорогу. Если понял, кивни.
Картуз наклонился.
– Передай своему шефу, если будет дергаться, то сделаю из его говнюка жилетку и заставлю носить. Привет от красных бригад. У нас длинные руки. Союз меча и орала. Рот фронт!
Проговорив эту ахинею, я схватил за шкирку Антуана, и мы с Аленой нырнули за угол. Пробежав вдоль длинной бревенчатой стены, остановился, но увидел Домну, которая метрах в ста у амбара махала руками. После стометровки, толкнул барчука к телеге. Тот собрался залезать.
– Стоять! Руки на телегу, – я подкрепил указание ударом по почке, – ноги расставил.
Гонки гонками, а правила правилами. Обыскал поверхностно. Нашел кошелек и маленький ножик в чехле. Снял с себя веревку, которая заменяла пояс. Скрутил петлей кисти и другой конец накинул на шею. Антуан усиленно засипел. Я зашел сзади, снял с себя платок и накинул на него, обвязал. Еще и шапку ему нахлобучил на глаза.
– Дернешься – сдохнешь. Быстро все в телегу.
Женщин уговаривать не надо. Домна нахлестывала вожжами кобылу. Та медленно разгонялась. Я побежал рядом. Надо фрика контролировать. Когда скорость подводы стала вровень с моей, я запрыгнул с краю. Жалко гнать лошадку по жаре, да еще с таким грузом. Но что делать?
Через три километра погони не обнаружилось и лошадку пустили шагом. Я слез с телеги и пошел пешком. Аленка тоже. Домна перевязала ее какой-то шалью. Жарко. Я делаю всем знак «тихо» и показываю на пленника, а сам в голос говорю:
– Если и впрямь жилетку из него сделать, не протухнет по жаре? А то подарим командору.
– А чё? Он такое любит, будет на Пасху надевать, – решила подыграть мне Домна, – непременно подарим. Еще и на онучи останется.
Мешок стал сотрясаться в сиплых рыданиях.
– На черную Пасху. Ты же участвовал в черных мессах? – Я ткнул пленника в бок.
– У-у, вы-вы, ы-ы.
– Вот и будешь дальше участвовать. Правда, не весь.
– Батююю, ы-ы.
Я перерезал веревку на шее:
– Говори, дернешься – убью.
– Я единственный сын. Папенька даст вам денег. Много денег. Зачем вам моя кожа? Продайте меня обратно ему.
– Что, сильно богат папаша?
– Очень! Дома в Москве и Санкт-Петербурге, имения в пяти губерниях, капитал миллионный. В Париже два дома для меня купил.
– А
– Не могу знать.
– Сейчас тебя высадим, пойдешь домой. Но не думай, что отпустим. Ты присягнул темной стороне.
– Так все присягают! – чуть не плачет он, – кто положения хочет. А как не хотеть?
– Ну и что, сынку, помогли тебе твои ляхи?
– Откуда вы знаете?!
– Что?
– Что посвящающий – поляк.
– Есть организация, – напустил я важности, – которая знает все. И всех контролирует. И тебя тоже.
– Не отпустите? Сколько же вы хотите?
– Не думай за деньги выкупить душу, мразь. Весь род под нож пустим. Но шанс дать обязаны.
– Так дайте же, умоляю вас. Заклинаю всем святым.
– Свое святое ты продал по глупости. Но придет человек однажды. И тогда будет шанс. Не вертись! – я отвесил задержанному подзатыльник, – с тебя и за тебя денег не надо. А вот с папаши десять тысяч серебром. За плохое воспитание. Пусть готовит бабло. Потом скажем, куда привезти.
Через два километра мы спихнули его с телеги.
– Не вздумай повернуться.
Идти ему со связанными руками пять километров. Это еще час времени.
Алена серыми глазищами на меня смотрит. У нее мягкая пружинистая походка, босые пятки не замечают земли. А у меня, как не туда вступишь, так – ой.
– А что за рганизация?
– Нет никакой. Лапши я ему на уши навешал, чтоб боялся.
Девушка прыснула:
– Так он взаправду все принял. Вот теперь шуму будет! А все же ты врешь. Говорить не хочешь. От смерти спасал, а довериться боишься.
– Аленушка, давай потом все разборки. Долго идти?
– Долгенько. Верст пятнадцать али больше. Засветло бы поспеть, пока кабаны не вышли. Я их страсть, как боюсь.
– Ничо она не боится, – не оборачиваясь поддержала разговор Домна, – не наговаривай лишку, а то и впрямь секач какой осерчает. Алена потупилась, но ненадолго.
– А ты в городе живешь? Какого звания?
– Человек без памяти, елизаровские его уделали, – оборвала ее знахарка, – имя еле вспомнил. А где живет, так сам порешит.
– Что, совсем ничегошеньки не помнишь?
– Так, отдаленно, – улыбаюсь я.
Девушка глянула мне в глаза. Серое теплое сияние стало проникать в меня.
– Алена! – погрозила пальцем Барвиха, – сказано, не помнит. Лечить его будем.
– Ой, будем, – улыбнулась та.
Глава 3
Засветло дойти мы не успели. Почти бегом шли до леса и еще километра два по лесной дороге. Домна боялась погони. Но в чаще уже успокоилась. Тут можно спрятаться. Алена молодец. Не отстает. Выносливость не хуже моей. Впрочем, я себя перехваливаю. Она лучше ходит. Как над травой летит, без шума.